Грешник Шимас - Шахразада Страница 42

Законы многих стран давали особые привилегии ярмаркам и купцам, которые участвовали в них, привилегии поощряли торговлю. Купцы, торговавшие на ярмарках, действовали по специальным уложениям — «кондуитам», пользовались защитой и покровительством правителя страны, через которую проезжали. Порядок поддерживали специальные группы вооруженных людей — «ярмарочная стража»: письмо, скрепленное печатью этих стражников, обеспечивало безопасность каждому, кто его имел. Ни один купец, направлявшийся на ярмарку или обратно, не мог быть задержан по долговым обязательствам, взятым вне этой ярмарки, и любому можно было не опасаться ареста за преступление, совершенное вне ее незримых стен.

Самым оживленным торговым путем был тот, по которому следовал гансграф со своими людьми — от Прованса к фламандскому побережью, в Шампань, в Кельн, Франкфурт, Лейпциг и Любек в Германии, а потом, может быть, в Киев и Новгород… Где предполагал гансграф закончить путь, никому из его людей не было известно — вряд ли это знал и сам фон Гильстерн.

Компания (это слово происходит от латинского выражения «компанис», что значит «разделяющие хлеб») возникла для того, чтобы разделить и так уменьшить опасности путешествия в те неспокойные времена, когда дороги осаждали шайки разбойников, отряды баронов-грабителей и целые армии воинствующих монахов, покинувших свои обители ради поисков пропитания, тоже куда более похожих на грабежи.

Первыми купцами, очевидно, были безземельные люди, бродяги и авантюристы, которые всегда появляются в обществе во времена смуты и брожения. Часто становились торговцами младшие сыновья, бесприютные изгнанники, зарабатывающие деньги местной торговлей или тайно финансируемые церковными властями. Кое-кто начинал с торговли вразнос или с мелких уличных лавчонок в городах, а потом, накопив некоторый запас товара, пускался в дорогу вместе с себе подобными.

Один из купцов, ехавший впереди, задержался, явно желая побеседовать с Шимасом. Худощавый, с лицом хищной птицы, он был уроженцем Ломбардии и называл себя Луккой.

— Ты поступил разумно, — сказал он. — Фон Гильстерн — лучший гансграф на этой дороге. В прошлом году в Швабии он основал свою собственную ярмарку у переправы, потому что чует рынок, как другие чуют кувшин с хмельным медом. Редко бывает, чтобы наши капиталы оставались без дела… Впрочем, и руки наши тоже.

Лукка взглянул на юношу:

— Ходят слухи, что ты ученый. А чем занимаешься?

«Прекрасный вопрос… — с печальным смешком подумал Шимас. — Какого рода я ученый? Да и ученый ли вообще? Невежество мое беспредельно. В сравнении с этим Луккой, думаю, мои познания ничтожны… Я приобретаю знания не столько затем, чтобы улучшить свою судьбу, сколько для того, чтобы понять мир, в котором живу, эта жажда привела меня к учению и к размышлениям. Чтение без размышления — ничто, ибо не так важно то, о чем говорится в книге, как то, о чем она заставляет задуматься».

— Хороший вопрос, — ответил юноша, — пожалуй, самым правильным будет сказать, что я просто искатель мудрости, считающий своим предметом весь мир, ибо, по-видимому, все знания связаны между собой и каждая наука каким-то образом зависит от других. Мы изучаем звезды, чтобы больше узнать о земле, и травы — чтобы дальше продвинуться в искусстве врачевания.

— Так ты лекарь? — Лукка поднял брови.

— Немного. Хотя до сих пор у меня было больше опыта в нанесении ран, чем в их излечении.

— Ну, если хочешь набраться опыта, то в походе у тебя будет предостаточно возможностей и для того, и для другого. Мы частенько встречаем грабителей, которые любят расплачиваться за товары мечом.

— Что ж, значит, хорошо поторгуем…

Шимасу в голову вдруг пришла странная мысль:

— В Бретани, стало быть, ни одной ярмарки нет?

— Может, и есть одна, но совсем крошечная. Иногда мы заезжаем в Сен-Мало, но есть там один разбойник-барон, у которого в обычае дальние набеги.

— Фулкхерст?

— Он. Ты его знаешь?

— У него на лице шрам? Да?

— Точно. Хотел бы я, чтобы у него был шрам на глотке.

Шимас сказал, положив руку на кинжал:

— Шрам у него от такого же кинжала, который был в руках моего отца. Барон убил мою мать и всех наших людей. Если мы пойдем этой дорогой, я хочу нанести ему визит.

— В одиночку?

— А как же еще?

— Надо потолковать об этом с гансграфом.

Шимас двинулся назад вдоль колонны под накрапывающим дождиком. Караван поднялся по склону горы, и перед ним раскинулась красивая долина, затянутая пеленой тумана, в дальнем конце ее высилась серая громада замка. Унылое это было зрелище — замок и горы за ним, теряющиеся в облаках.

Караван уверенно двигался вперед — неподалеку от замка высилась настоящая гостиница с просторной конюшней, а за старинным двухэтажным зданием раскинулось огромное поле. Здесь хватило бы места не только для торгового каравана, но и для маленькой армии.

«Каковая, мне кажется, разместилась во-он там, на опушке леса».

Зоркие глаза Шимаса не обманули его — отряд вооруженных людей расположился так, чтобы никому не мешать, но и никого не задевать.

Опустился вечер, тихий и теплый. Дождь, досаждавший каравану, закончился, запахи земли и трав удерживали от ночевки в спертом воздухе здания.

Караванщики разожгли костры. Должно быть, случайно, хотя все в этом мире как-то связано, костер стражи, над которым кипел огромный котел, оказался рядом с тем самым вооруженным отрядом.

Шимас приготовился было к схватке, но, подойдя ближе, увидел десятка полтора совсем молодых мужчин, которые менее всего желали драки. Их усталые лица говорили, что по сердцу им сейчас лишь дорога домой.

Не прошло и часа, как два лагеря слились в один. Гансграф начал осторожно расспрашивать юношу, которому окружающие оказывали почести, от которых принц Салех, как называли его друзья, отмахивался с короткими смешками. Оказалось, что он и в самом деле принц — сын мудрого халифа Мирзы, властелина маленькой, но гордой страны Аль-Миради.

— Возвращаемся мы, почтенный гансграф, с войны, какая не сделала бы чести никому, ибо была развязана непонятно зачем, но определенно известно кем.

Так начал рассказ Фархад, один из сидящих сейчас вокруг костра друзей Салеха.

— К сожалению, как бы ни был справедлив халиф, но за весь мир держать ответ он не может. Вот потому и пошел войной на мирную страну Аль-Миради наш полуночный сосед — княжество Аль-Баради, ведомое тучным и громогласным, но, увы, не самым умным правителем. Халиф наш оказался умен куда более, чем можно было бы ожидать, — он не полез в драку сам, а отправил своего сына командовать одним из полков.

Гансграф переглянулся со своими людьми. Фархад усмехнулся, вполне правильно растолковав этот взгляд:

— О, многие могут сказать, что хватило ему не ума, а безумия, что юного наследника могли убить в первой же схватке. Но это неверно. Ибо вместе с Салехом отправились и мы, его близкие товарищи по странствиям и юношеским забавам… Конечно, иногда забавы эти были не совсем невинны, но война очень быстро раскрыла беззаботным юношам глаза на то, какими должны быть настоящие мужчины.