Добродетельная леди - Элизабет Торнтон Страница 42

– Брайони, – сказал он наконец, когда справился с собой, – я хочу, чтобы вы воздержались от раздувания погасших углей моего прискорбного прошлого. Теперь с этим уже ничего не поделаешь. Возможно, в свое время я и вызвал несколько неодобрительных взглядов, но мое поведение никогда не было, скажем так, скандальным. – Он одарил ее многозначительной улыбкой. – Даже вы, мадам жена, несколько раз оказывались на грани пристойности. Кроме того, я категорически возражаю, чтобы меня называли бабником. Избавьте меня хотя бы от этого обвинения. – Тут его светлость замялся и следующие слова подбирал с величайшей осторожностью: – На моем попечении еще никогда не было женщины. Вижу, это удивляет вас, но это правда, Брайони, клянусь. Вы единственная женщина, которая когда-либо нравилась мне до такой степени, чтобы предложить... Ну, эту часть наших отношений лучше забыть. Я виноват и прошу у вас прощения. Понимаете, я хочу быть абсолютно честным с вами. Я признаю, что в свое время перебесился, но не больше, чем любой другой мужчина. Чего мне не хватало, так это благоразумия. – Молчание Брайони и ее нетерпеливая поза заставили его еще более страстно продолжить: – Господи, Брайони, сам факт, что я решил навсегда связать себя с одной женщиной, должен же для вас что-то значить!

Ее глаза изобразили удивление.

– Этот брак, насколько я помню, был навязан нам. У вас никогда не было ни малейшего намерения сделать меня своей женой. Обстоятельства дела таковы, что я неумышленно скомпрометировала вас, о чем искренне сожалею, Рейвенсворт. Это я должна просить у вас прощения.

Совесть Рейвенсворта жестоко терзала его.

– Брайони... моя дорогая... – начал он, запинаясь, – я как раз собирался поговорить с вами об обстоятельствах нашего брака. – Он рискнул заглянуть глубоко в проницательные глаза жены, и его благие намерения испарились. Как он посмеет рассказать этой невинной девушке, что сознательно устроил их брак? Честность была наивысшей добродетелью в ее глазах. Она будет презирать его за это. Он признается в своей лживости, когда представится более подходящий случай, втайне пообещал себе Рейвенсворт.

– Вы говорили... – напомнила ему Брайони, – что-то об обстоятельствах нашего брака?

Рейвенсворт быстро пришел в себя.

– Я только хотел сказать, что какими бы ни были обстоятельства нашего брака, я рад, что женился на вас. – Он взял ее испачканную руку и заговорил с искренней мольбой: – Брайони, все, чего я прошу, – это дать мне шанс доказать, что я могу быть мужем, достойным вашего доверия. Разве мы не можем договориться о перемирии и начать заново? Я никогда не дам вам повода пожалеть, что вы вышли за меня, – и это мое обещание, слово чести.

От этого страстного монолога Брайони буквально потеряла дар речи. Машинально она кивнула в знак согласия. Рейвенсворт не замедлил воспользоваться ее замешательством. Он решительно взял ее под руку и повел осматривать остальную часть дома, и хотя она видела много такого, что могла бы поставить ему в упрек, Брайони держала свои мысли при себе. По какой-то причине, которую она была не в силах понять, она чувствовала себя счастливее, чем когда-либо в жизни.

В Оукдейл-Корте был сложенный из красного кирпича главный дом в якобитском стиле с примерно шестьюдесятью просторными комнатами и огромное количество отдельных построек, включая величественные конюшни, стоявшие пустыми, если не считать восьми лошадей и кареты, на которой они приехали из Бата. Вкус Брайони в области архитектуры, отделки и меблировки помещения был вполне удовлетворен величественной простотой якобитских каминов и высоких потолков с открытыми балками. Новая хозяйка Оукдейл-Корта ценила простоту и удобство превыше всего.

Простота стиля, несмотря на размеры дома, очень нравилась ей. Брайони не осталась равнодушной к красоте псевдоклассической архитектуры Бата и больших домов в окрестностях Ричмонда, которые она посещала, но было что-то более подлинное, по ее мнению, в лишенных вычурности линиях Оукдейл-Корта. Он был таким непретенциозно английским и наводил на мысль о давней эпохе невозмутимых йоменов, которая сделала Англию процветающей и могущественной державой.

Комфорта, однако, было всего ничего, и Брайони поставила перед собой задачу обеспечить его в изобилии. Через двадцать четыре часа после ее первого осмотра обветшалого дома к ее маленькому отряду из шести конюхов и двух старых уборщиков, чьи дни активной службы давно миновали, добавилась целая армия слуг, чудесным образом доставленных Рейвенсвортом. На мгновение Брайони почти поверила, что Рейвенсворт понял ее буквально и прислал британскую армию. Но кое-какие осторожные расспросы успокоили ее. Всем трудоспособным мужчинам и женщинам в имении, кто был свободен от других занятий, его светлостью была обещана кругленькая сумма, если древний мавзолей будет приведен в порядок за месяц. Бедность – лучший стимул. Брайони, как и обещал Рейвенсворт, получила в свое распоряжение армию слуг, и под ее умелым руководством последствия многолетнего запустения были выметены вместе с дырявыми коврами и драпировками. Она была проницательной и строгой хозяйкой, немедленно прогонявшей всякого, кого подозревала в безделье. Она просто копировала методы управления своего отца. Было несколько жалоб, но те, кого прогоняла хозяйка, неизменно находили работу у хозяина. Этот джентльмен, как оказалось, был более снисходителен.

Ночь за ночью всю их первую неделю в имении Брайони мгновенно засыпала, едва ее голова касалась подушки на огромной кровати в ее отдельной спальне. Его светлости не так везло, хотя он был не меньше измотан. Он тоже делал свою часть работы по приведению земельного владения в порядок. Усилия Брайони ограничивались усадьбой. У Рейвенсворта было больше тысячи акров, требующих присмотра, и к тому же новый управляющий. Он дал разрешение тратить значительные суммы на ремонт и новые машины для сбора и обработки следующего урожая. Окунувшись с головой в наведение порядка там, где многие годы царило печальное запустение, он с удивлением обнаружил, что никогда в жизни не был так счастлив. Мужчине, который всерьез собирался произвести на свет десяток крепких, здоровых сыновей и одну или двух дочерей, похожих на их прекрасную маму, нужно хорошо обустроенное место, где можно поселиться. То, что Брайони была совершенно вымотанной и слишком уставшей, чтобы сказать даже пару слов за ужином, было главным препятствием к исполнению желаний его светлости. Его терпение, никогда не бывшее в числе его главных достоинств, начинало истощаться. Ворочаясь без сна на своем одиноком ложе, он спрашивал себя, сколько еще он сможет выдержать, отказывая себе в удовольствии оказаться в одной постели с Брайони. С ее стороны было бы несправедливо, а значит, абсолютно против ее характера держать его на расстоянии, когда он так старался вести размеренную, строгую жизнь. По совести говоря, а Брайони гордилась своей совестливостью, она должна понять, что он заслужил награду.

Как и следовало ожидать, их соседка, леди Адель, появилась довольно скоро и в самый неподходящий момент. Брайони, одетая в старое кашемировое платье и видавшую виды соломенную шляпу, проводила много времени в саду, выпалывая сорняки. Когда она рвала, тянула и копала, не обращая внимания на ошметки грязи, прилипающие к юбке и даже каким-то образом, размазывающиеся по лицу, Брайони с радостью обнаружила, что под буйными зарослями сорняков цветут несколько полезных растений. Она растерла в руках веточку лимонной мелиссы и вдыхала сладкий аромат, когда группа всадников появилась из-за угла дома и направилась к ней. Впереди скакал ее муж, выглядящий по своему обыкновению так, будто только что вышел от портного. Брайони с завистью посмотрела на него. Как все-таки хорошо иметь камердинера, чья единственная обязанность – следить, чтобы его хозяин выглядел должным образом. Ее камеристкой была новая помощница кухарки, костлявая неуклюжая женщина, чьими услугами приходилось пользоваться только в случае крайней необходимости. Брайони редко просила ее помощи.