Алый лев - Элизабет Чедвик Страница 42

— Он садится на корточки, — отважно выпалила она.

Губы Вильгельма дрогнули в улыбке.

— Он вчера поймал крысу. Он лучше, чем терьеры с псарни, — в ее голосе зазвучал вызов: она защищала своего любимца.

— Солнышко, я уверен, что так оно и есть; я тоже всегда мог одолеть некоторых рыцарей во время турнира хоть одной рукой.

Махельт строго на него взглянула, а он рассмеялся и дернул ее за одну из тугих рыже-каштановых косичек.

— А, — зажмурился он, — хорошо дома.

— Ну, — сказала Изабель, когда не могла уже больше сдерживать свое нетерпение, — собираешься ли ты рассказать мне, что произошло, или все настолько плохо, что ты решил об этом вообще не говорить?

У него на коленях сидела Сайбайра, ей было уже почти четыре года; ее головка покоилась на сгибе его локтя. А Ева использовала его второе колено в качестве опоры, чтобы вставать. Остальные их отпрыски были рядом, ожидая своей очереди получить его внимание. Трипс улегся ему на ноги.

— Почему ты улыбаешься? — спросила Изабель, когда он ответил ей усталой, но красноречивой усмешкой.

— Я подумал, что Иоанна его королева первым делом спросила бы: «Что ты мне привез?». А ты такая же, только вместо того чтобы рыться в моих сундуках в поисках шелков и драгоценностей, требуешь рассказов.

Она сложила руки.

— Ты рискуешь, говоря так, — предупредила она. — Я могу и обидеться, а тебе потом придется заглаживать свою вину ниткой жемчуга не дешевле пятидесяти марок.

— Понял. В следующий раз я привезу тебе и рассказы, и украшения, — он помрачнел. — Король Филипп по-прежнему отказывается вести какие-либо переговоры с Иоанном, пока тот не предъявит ему Артура, а этого никогда не случится, — он задумчиво взглянул на нее: — Но, по крайней мере, что касается наших нормандских владений, он согласился принять мою присягу, это хорошо.

Хорошо знавшая его Изабель почувствовала напряжение под внешним спокойствием.

— Да, — ответила она, — но это не все, так ведь?

Оруженосец принес блюдо горячих, хрустящих вафель с корицей и сахаром.

— Эти новости могут испортить аппетит, — он взял вафлю, разломил ее и отдал половину Сайбайре. — Мне пришлось принести Филиппу присягу вассала, и Иоанн этим совсем не доволен… Осторожно, сладкая, она горячая.

Изабель недоверчиво взглянула на него.

— Но у тебя же было его письменное согласие.

Аппетит Вильгельма, который прикончил свою половину вафли и потянулся за следующей, не мог убедить ее в том, что с ним все в порядке, потому что переживания и раньше никогда не сказывались на его аппетите. Это у нее желудок от тревоги прилепился бы к спине, а он с удовольствием мог в такие моменты опустошать подносы с закусками.

— Да, но он предпочитает считать, что не давал его, а при дворе всегда найдутся недоброжелатели, которые станут раскачивать дерево, чтобы увидеть наше падение.

— Так что же он тогда тебе дал, по его мнению? — Изабель чуть не кричала от возмущения. — У тебя же есть его письменное согласие в качестве доказательства?!

Вильгельм проглотил кусок и потянулся за третьей вафлей.

— Похоже, что Иоанн считает, что это было согласие на то, чтобы я дал Филиппу обычную присягу, передал ему Лонгевиль, а также по его требованию отдал в его распоряжение войска, находящиеся в Нормандии.

— И чем это отличается от присяги вассала?

— А тем, что сейчас, если Иоанн с армией отправится через море воевать против Филиппа, я не могу встать на его сторону, потому что я теперь вассал Филиппа на том берегу моря и должен оставаться верным ему до конца.

Изабель испуганно вскрикнула.

— А что я должен был делать? — огрызнулся он. — Оставить все как есть? Это все равно, что танцевать на остриях сабель. И бежать быстро, и молиться.

Он ссадил Сайбайру с колена, отцепил ручки Евы, державшейся за другую его ногу, встал и подошел к окну; сквозь открытые ставни заглядывал поздний весенний вечер.

— Я не запятнал своей чести ни перед Иоанном, ни перед Филиппом, что бы Иоанн ни говорил.

То, как поднимались и опускались его плечи, и его тон говорили Изабель, что, несмотря на свои слова, он чувствует себя так, будто от его чести не осталось и следа. Иоанн был обидчив и злопамятен. Ее волновало, что иногда, сколько бы ты ни молился и как бы быстро ни бежал, этого было недостаточно.

Портсмут, июнь 1205 года

На небе не было ни облачка, и солнце палило бы нестерпимо, если бы не свежий ветер, дувший с моря. Свет заливал все пространство до самого горизонта, и глубокая синева моря была украшена галерами и маленькими рыболовными суденышками, болтавшимися на якоре у берегов. Другие плоскодонные суда были вытянуты на усыпанной галькой берег, а солдаты сновали по ним туда-сюда с оружием и военным снаряжением в руках. Парусинщики склонялись над своими полотнищами с иголками, не поднимая головы, а корабельные плотники чинили старое и выстругивали новое снаряжение с поистине огромным размахом. Над берегом висел запах горячей смолы от заново заделанных корабельных швов, и к постоянному реву и плеску волн примешивался такой же настойчивый и непрерывный звук топоров, ударяющих по дереву.

Иоанн готовился к высадке в Пуату, откуда намеревался выступить против Филиппа французского, и поэтому созвал своих вассалов в Портсмуте. Развалившись на груде мехов на берегу, он со своими молодыми рыцарями обедал холодной жареной петушатиной и наблюдал за тем, как продвигается работа, на его лице застыло беспокойное, нетерпеливое выражение; он часто поворачивался в сторону Вильгельма. Маршал сидел неподалеку с Болдвином де Бетюном, не совсем вместе с королем, но достаточно близко для того, чтобы участвовать в беседе. У Вильгельма болел желудок, но не от ожидания морской болезни. Хотя он и вынужден был послушаться призыва прибыть в Портсмут, он знал, что не имеет права ступить на корабль, отправляющийся во Францию для войны с ее королем.

Не допив свою четвертую чашу, Иоанн поднялся на ноги и прошел по гальке к Вильгельму; его рыцари следовали за ним, словно охотничьи псы за вожаком.

Вильгельм встал и поклонился.

Иоанн принял воинственную позу.

— Маршал, — обратился он к нему, — я все еще не понимаю, как ты мог за моей спиной стать союзником Филиппа французского. Мне это кажется совершенно бесчестным поступком, а ты, тем не менее, везде треплешь о том, какой ты честный человек, — в его тоне была легкость, насмешка… и угроза.

Вильгельм чувствовал, что рыцари пожирают его глазами, потому что чуют кровь. Неприязнь Иоанна была почти осязаема.

— Сир, я не заключал никаких союзов за вашей спиной. Вы сами дали согласие на то, чтобы я вел переговоры с королем Филиппом. Все, что я сделал, я сделал с вашего разрешения.