Фея Альп - Элизабет Вернер Страница 42

– Благодарю, – ответил он. – Это назначение служит доказательством большого, неограниченного доверия ко мне, и я высоко ценю его. Признаюсь, мне очень приятна мысль, что завершение дела, которому я отдал все свои силы, будет связано с моим именем.

– Для тебя это важно? – равнодушно спросил Нордгейм. – Впрочем, в твои лета честолюбие еще естественно, но ты скоро отвыкнешь от него, и тогда на первый план выступят более важные, высшие интересы.

– Более высокие, чем гордость и честь создать что-нибудь грандиозное?

– Ну более реальные, которые в конце концов всегда и во всем берут перевес. Об этом-то я и хотел поговорить с тобой. Ты знаешь, что я уже давно решил отстраниться от дела, как только дорога будет окончена.

– Знаю, ты уже несколько месяцев назад говорил об этом. Почему ты хочешь выйти из предприятия, которое сам вызвал к жизни? Ведь истинным творцом его был ты.

– Оно не кажется мне достаточно прибыльным, – хладнокровно ответил Нордгейм. – Стоимость постройки оказалась гораздо больше, чем я предполагал. Да и кто мог бы предвидеть все препятствия и катастрофы, с которыми нам пришлось бороться? К тому же у твоего предшественника была мания строить так невероятно прочно! Он часто приводил меня в отчаяние этой прочностью, которая стоит бешеных денег.

– Извини, но у меня та же мания!

– Понятно: до сих пор тебе, как инженеру, было решительно все равно, стоит ли дорога несколькими миллионами больше или меньше; когда же ты будешь заинтересован в предприятии капиталом, как мой зять, ты иначе взглянешь на вещи.

– На такие вещи – нет!

– Еще научишься. Впрочем, в данном случае мы можем самым решительным образом подчеркивать превосходное выполнение работ, когда дело дойдет до оценки, а она будет произведена, по всей вероятности, в этом же году. Дорога перейдет к акционерам, это для меня давно решенный вопрос, и первые шаги я уже даже сделал. Я вложил в предприятие миллионы, тогда как другие считают свои вклады самое большее десятками тысяч, а потому могу считать себя буквально собственником дороги. Следовательно, условия передачи зависят от меня, и очень кстати, что во главе дела стоишь ты как главный инженер. Мы будем действовать заодно, и нам нет надобности вмешивать чужих.

– Я вполне в твоем распоряжении, ты знаешь это. Но при настоящем положении дела его придется оценить довольно-таки высоко.

– Надеюсь, – медленно и многозначительно произнес Нордгейм. – Впрочем, большая часть счетов уже закончена – такие вещи надо подготавливать заранее, и для этого требуется опытный предприниматель. Занимать этим тебя я не мог – ты и так достаточно занят технической частью, только под конец ты должен будешь проверить и утвердить оценку, и в этом отношении я, безусловно, полагаюсь на тебя, Вольфганг. Неограниченное доверие, которое ты заслужил своей предыдущей деятельностью, очень облегчит нам дело.

Вольфганг посмотрел на Нордгейма несколько удивленно. Что он исполнит свой долг и в то же время будет по возможности держать сторону тестя – разумелось само собой, но за последними словами Нордгейма как будто крылось что-то другое, они звучали как-то особенно. Дело, однако, не дошло до объяснений, потому что Нордгейм быстро кончил разговор и встал.

– Уже четыре! Скоро обед. Пойдем, Вольфганг, не будем заставлять дам дожидаться.

– Ты привез с собой Вальтенберга? – спросил Эльмгорст.

– Да, мы встретились в Гейльборне, и он приехал со мной. Кажется, его терпение подверглось тяжкому испытанию в течение прошедшего месяца! Я не понимаю этого человека! Он достаточно горд и самостоятелен, даже высокомерен в известных случаях, а позволяет капризной девочке водить себя за нос. Но я серьезно поговорю с моей любезной племянницей и заставлю ее сказать или «да», или «нет». Пора положить этому конец.

Вольфганг молчал, но в его глазах опять вспыхнул трепетный огонь, жаркий, пожирающий пламень, отражение борьбы, шедшей в его душе. Ведь он принужден был изо дня в день наблюдать, как другой открыто, ничем не стесняясь, добивается приза, который в конце концов неминуемо достанется ему; это была пытка, и сознание, что она заслужена, нисколько не делало ее легче.

Они прошли в гостиную, где лакей раскрывал занавеси, защищавшие ее от яркого солнца. Нордгейм спросил, в саду ли дамы.

– Только баронесса Тургау с господином Вальтенбергом, – ответил лакей. – Фрейлейн Нордгейм принимает в своей комнате доктора.

– А, нового доктора, которого ты где-то откопал! – сказал Нордгейм, обращаясь к зятю. – Ты говорил, это твой товарищ? Во всяком случае, он знает свое дело – Алиса замечательно поправилась в последнее время. Я был поражен ее видом и необыкновенной живостью, твой доктор сотворил чудо. Как фамилия оберштейнского эскулапа? В письмах ты всегда забывал назвать ее.

Вольфганг действительно не упоминал фамилии Рейнсфельда, хотя и не по забывчивости; теперь он не мог более потакать «фантазии» товарища, как он это называл, и спокойно ответил:

– Бенно Рейнсфельд.

Нордгейм быстро обернулся.

– Как ты сказал?

– Бенно Рейнсфельд, – повторил Эльмгорст, удивленный взволнованным тоном вопроса.

Он думал, что его тесть едва ли вспомнит это имя, во всяком случае, не выкажет ни малейшего интереса к старому товарищу теперь, когда стал миллионером и был так далек от прежних связей. Но, очевидно, воспоминание о Рейнсфельде не умерло в душе Нордгейма: его лицо побледнело, оно выражало растерянность, даже страх, так же как и его голос, когда он воскликнул:

– И этот человек в Оберштейне? И в настоящую минуту даже в моем доме?

Вольфганг не успел ответить, потому что боковая дверь отворилась, и вошел сам Бенно. При виде хозяина дома он слегка смутился, но затем спокойно остановился и поклонился: он слышал от Алисы о приезде ее отца и приготовился к встрече. Нордгейм тотчас догадался, кто перед ним; может быть, он даже вспомнил лицо доктора, которого мельком видел три года тому назад в Волькенштейнергофе, не зная его имени. Он был настолько светским человеком, что немедленно овладел собой и внешне спокойно, с неподвижным лицом встретил представленного ему Рейнсфельда; только странная бледность продолжала покрывать его черты.

– Мой зять писал мне, что просил вас лечить его невесту, – сказал он с холодной вежливостью. – Мне остается только поблагодарить вас, потому что ваши старания увенчались блестящим успехом: моя дочь удивительно поправилась. Я слышал, ваш диагноз совершенно расходится с диагнозом ваших коллег?

– Я полагаю, что фрейлейн Нордгейм в сильной степени страдает расстройством нервной системы, – скромно ответил Бенно. – С этим я и сообразовался при выборе метода лечения.

– Вот как! До сих пор доктора почти единогласно признавали болезнь сердца.

– Я знаю, но не могу согласиться с ними, и успех моего лечения, по-видимому, дает мне на это право. Вашей дочери были запрещены всякие сильные движения, я же рекомендовал ей продолжительные ежедневные прогулки пешком, посоветовал даже всходить на не очень крутые горы и по возможности весь день проводить вне дома, так как горный воздух чрезвычайно благоприятно действует на ее здоровье. Пока я вполне доволен результатами.