Возлюбленная кюре - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 42

– Действительно странно! – заметила Сюзанна. – Разве не правильнее было бы облегчить душу перед встречей с Создателем?

Ризничий кивнул и направился к группе местных старушек, собравшихся возле источника. Они засыпали его вопросами, охая и качая головками в белых парадных чепцах.

* * *

Колен де Салиньяк зашел к священнику ближе к полудню и очень удивился, что Анни еще жива.

– У этой женщины железное здоровье, – сказал он Шарвазу. – Тучность помогает ей бороться с болезнью, а я-то думал, что в этом основная проблема. Но увы, несчастная уже не с нами… Вы, отец Ролан, наверное, знаете, что сильная боль омрачает сознание больного, отдаляет от всего, что привязывало его к жизни. Умирающий – беззащитное существо, которому хочется остаться среди живых, но сил на это уже не хватает.

– Я понимаю, конечно, – серьезно отвечал кюре. – Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что Анни в краткие моменты просветления отказалась от последнего причастия.

– А вы уверены, что она была в сознании? Ничто не мешает вам ее причастить!

И доктор стремительно вышел из комнаты, не забыв захватить свой чемоданчик. Он спешил домой, к жене и сыну. Матильда встретила его в вестибюле. На ней было коричневое бархатное платье с высоким воротником, волосы она собрала в узел на затылке.

– Колен, мы тебя заждались! Жером все время спрашивает, где папа. Он так рад, что наконец встал с постели. И обед готов. У нас сегодня жареные куропатки и фаршированная капуста.

– Мои любимые блюда! Ты меня балуешь, женушка, – проговорил он, понизив голос. – Но у меня нет аппетита. Больше всего мне хотелось поскорее увидеть тебя, взять на колени сына. Вид умирающего отбивает мне аппетит даже после пятнадцати лет медицинской практики.

– Вид умирающего? – повторила Матильда шепотом, чтобы Жером, игравший в столовой, ее не услышал. – Анни еще жива?

– Она жива. Ее организм на удивление долго сопротивляется смерти, – сказал доктор.

Новость ошарашила молодую женщину. Она представила себе бесконечную муку, испытываемую Анни. И почти пожалела своего любовника. «Сюзанна говорит, что он не отходит от постели… Почему этот кошмар длится так долго?»

Пока муж снимал плащ и ласковым голосом подзывал сына, она бегом направилась в кухню. Увидев ее, служанка вздрогнула.

– Мадам, я сейчас начну накрывать на стол! Простите, что задержалась, но вся деревня только и говорит, что об Анни!

– Можешь не извиняться. Сними кастрюли с печи, твой господин пока не хочет обедать, и я тоже. Подай нам нарезанный хлеб, немного козьего сыра и яблочный компот. А потом сбегаешь в пресбитерий, узнаешь…

– Слушаюсь, мадам!

Супружеская чета и мальчик еще не встали из-за стола, когда вернулась закутанная в шаль Сюзанна – на улице начался дождь. Она прямиком вбежала в столовую, в спешке не замечая, что оставляет на навощенном полу грязные отпечатки.

– Мадам, мсье, Анни отдала Богу душу! – воскликнула девушка. – Отмучилась, бедная…

В доме священника, в четверг 6 декабря 1849 года, вечером

Ролан Шарваз испытывал огромное облегчение с тех пор, как его служанка умолкла навеки. Анни умерла в считаные секунды. Тело ее в последний раз содрогнулось, и она затихла. Он долго смотрел на искаженное смертью лицо и огромные телеса под простыней.

Пришел доктор и, огорченно качая головой, констатировал смерть. Следом за ним потянулись соседи: рыдающая Туанетта, бледный как полотно ризничий, Сюзанна, мэр с супругой…

В комнате за закрытыми ставнями, где до сих пор стоял невыносимый смрад, началось ночное бдение. Две старухи в черном сели подальше от кровати и молились, меланхолично глядя перед собой и постукивая четками. Через некоторое время к ним присоединились еще две дамы почтенных лет.

Свет свечей, приглушенный разговор в комнате покойницы – ко всему этому Шарваз давно привык и не имел ни малейшего желания в этом участвовать. Под предлогом усталости он удалился в свою спальню.

Кюре местечка Сен-Жермен отчаянно нуждался в одиночестве, тишине и глотке свежего воздуха. Опершись о подоконник открытого окна, ничуть не страшась декабрьского холода, он повторял едва слышно:

– Все кончено! Теперь она не сможет мне навредить! Никогда больше я не услышу ее бормотаний, проклятий, тяжелых шагов за дверью… Скоро приедет Марианна. Она меня любит, и жизнь моя наконец станет спокойной. Я останусь тут, в Сен-Жермен, и никто меня не прогонит. И у меня будет Матильда с ее податливым нежным телом, ее безусловной любовью…

Про себя он уже решил, что не станет искать встреч с любовницей, дабы не навлечь на себя и на нее неприятности, но их встреча, вне всяких сомнений, будет пылкой. «Быть может, написать ей? Моя сладкая Матильда, как ты, должно быть, по мне томишься…» – подумал он, зевая.

Но усталость не дала ему сделать даже этой малости. Вспомнилось ему и лицо единственной женщины, которую он уважал, – очаровательной мадам Кайер, пребывавшей далеко от него, в департаменте Сона и Луара.

* * *

Сидя напротив мужа за столом, Матильда де Салиньяк с отвращением смотрела на кусок мяса на своей тарелке. Сюзанна, впечатлительная натура, перед ужином шепотом рассказала госпоже о том, что видела и слышала в доме священника.

– Ах, мадам, знали бы вы, как мучилась бедняжка Анни перед смертью! Туанетта прибежала вскоре после того, как она отдала Богу душу, и, по ее словам, лицо у Анни было какого-то странного цвета… Господин кюре закрыл ей глаза.

– Как это печально! Но теперь у нее уже ничего не болит, – ответила Матильда, которая стояла, скрестив руки на груди и стараясь не встречаться со служанкой взглядом.

Ей до сих пор не верилось, что все улажено и ее жизнь снова потечет своим чередом, без страхов и забот. Воспоминания не давали ей покоя. Она видела себя пересыпающей содержимое синего флакона в другой флакон, поменьше, а потом – бегущей в церковь с сумочкой в руке.

Там, на выходе из исповедальни, она и отдала любовнику мышьяк. Но особенно мучительно было вспоминать темную комнату с тяжелым запахом, где агонизировала Анни, и ее осунувшееся, изменившееся до неузнаваемости лицо, ее блуждающий взгляд. И себя в этой комнате – стоящей рядом с учителем и мужем и разыгрывающей невинность.

– Бедная женщина! – словно угадав мысли жены, проговорил доктор и отложил в сторону столовый прибор. – Перед смертью ей пришлось помучиться, и не день, а целых три. Сначала я думал, что это несерьезно и она быстро поправится. Но соседка кюре говорит, что в прошлое воскресенье Анни упала на лестнице, и это все объясняет. Она повредила внутренние органы, а в ее возрасте – кстати, я думаю, что она намного старше, чем говорила, – это не проходит без последствий. И случай Анни – тому доказательство.

Матильда предпочла промолчать. Она ласково погладила руку сына, который прислушивался к разговору и теперь выглядел взволнованным. На материнскую ласку мальчик ответил улыбкой и даже осмелился озвучить свои опасения: