Любви подвластно все - Джулия Энн Лонг Страница 42

– Если ты хоть на секунду подумала, что нас ждет подобная судьба, то совсем не знаешь меня, – заявил Лайон.

– Нет, я тебя знаю. И знаю, что ты – творение своего отца.

Он отстранился, на мгновение замер, потом тихо спросил:

– Лив, как ты можешь такое говорить?

Оливия молчала. Она ненавидела себя за эти злые слова. И ненавидела Лайона за то, что он не понял, до какой степени она напугана. Да, он не понял, что она просто не могла покинуть сейчас свою семью. Ах если бы только у нее было время подумать!..

– Так что же ты собираешься делать?! – воскликнула она гневно. – Ты ведь вложил все свои деньги в проект клуба «Меркурий». И если отец лишит тебя содержания, как мы сможем выжить? Ты ведь ничего не умеешь делать!

Оливия понимала, что ее слова оскорбительны, и ей казалось, что она слышала собственный пронзительный голос как бы со стороны – словно он принадлежал кому-то другому. Только теперь она осознала: особую яркость и остроту их встречам придавала именно эта безнадежность… Да, в глубине души она всегда знала: их отношениям вскоре придет конец.

Они долго молчали, в волнении не замечая дождя, наконец Лайон тихо проговорил:

– Ты не права: кое-что я все-таки умею – любить тебя, например.

Лайон произнес эти слова совершенно спокойно, с невозмутимым видом, но было ясно, что он оскорблен ее недоверием.

Оливия со вздохом закрыла глаза. О, будь он проклят! Она действительно его любила, но в то же время сознавала, что недостойна того, кто мог любить столь смело и беззаветно. Она ужасно злилась и на себя, и на него – злилась из-за того, что они причиняли друг другу такие страдания.

Открыв глаза, Оливия посмотрела на него и, снова вздохнув, сказала:

– Тогда мне жаль тебя, Лайон.

Он вздрогнул – вздрогнул так, будто она вонзила клинок прямо ему в сердце. А затем…

О боже, даже при тусклом свете фонаря было заметно, как лицо его покрылось мертвенной бледностью.

Глухо застонав, Оливия скинула с плеч его сюртук и, схватив фонарь, бросилась обратно в дом так стремительно, словно хотела как можно быстрее покинуть место убийства. Возможно – и своего собственного.

За месяц до свадьбы

Мадемуазель Лилетт пришла в восторг, когда ее пригласили сопровождать Оливию в Плимут в качестве компаньонки. Мадам Марсо согласилась отпустить ее, потому что – по счастливой случайности – швея, недавно оставившая мастерскую, неожиданно вернулась и попросила вновь принять ее на работу хотя бы на несколько недель.

Поблагодарив мадам Марсо, Оливия и мадемуазель Лилетт отправились в Плимут, до которого было полтора дня пути в почтовой карете. К счастью, Лилетт оказалась прекрасной спутницей – неунывающей, терпеливой и очень даже неглупой.

Чем дальше они отъезжали от Лондона, тем веселее становилась Оливия. Но, странное дело, обычно словоохотливая мадемуазель Лилетт, напротив, по мере удаления от столицы становилась все более сдержанной и временами даже поглядывала на свою спутницу с какой-то странной настороженностью.

– Вы нервничаете из-за собрания у миссис Мор? – спросила ее Оливия. – Я тоже немного волнуюсь. Знаете, я так давно ею восхищаюсь…

– Oui, – кивнула Лилетт. – Вы правы, мне немного не по себе.

Миссис Мор приехала в Плимут из Бристоля, и они договорились встретиться с ней в гостинице «Голодная чайка», находившейся неподалеку от порта, а потом вместе отправиться в дом принимающих их хозяев в более удобном и комфортном экипаже, чем почтовая карета.

Когда Оливия и мадемуазель Лиллет добрались до гостиницы, было уже далеко за полночь, и они, выбравшись из экипажа, с облегчением вздохнули и осмотрелись. Свежий морской воздух очень бодрил, и было приятно вдыхать его полной грудью. А запах смолы… О, это был захватывающий запах – запах приключений, о которых Оливия всегда мечтала; и сейчас она радостно поглядывала на высокие мачты кораблей со свернутыми парусами, четко выделявшимися на фоне синевато-черного неба.

Путешественниц приятно удивило то обстоятельство, что хозяин гостиницы, несмотря на поздний час, все еще был на ногах и ждал их, в нетерпении расхаживая из угла в угол. Общий зал внизу пустовал, но там было чисто и тепло – в камине пылал жаркий огонь, хотя все постояльцы давно уже спали в своих комнатах.

Хозяин, полный бойкий мужчина, был крайне любезен.

– Должно быть, вы мисс Оливия Эверси со своей компаньонкой! – радостно воскликнул он. – Добро пожаловать! Миссис Мор тоже только что прибыла и сейчас присоединится к вам, чтобы слегка перекусить – у нас осталось немного жаркого после обеда. Только ноги у нее уже не те, что раньше. И она просила – если вы, конечно, не будете возражать – подняться к ней в комнату, когда приедете. И там вы сможете все вместе поужинать. Это третья комната слева, как подниметесь по лестнице… А ваши вещи мы тотчас же отнесем к вам в номер.

– Большое вам спасибо, сэр, – сказала Оливия и открыла было ридикюль, чтобы достать несколько пенсов, но хозяин замахал на нее руками.

– Нет-нет, мисс! Ведь я просто выполняю свои обязанности.

Оливия с улыбкой кивнула и сняла шляпку. Потерла затекшую шею. Затем разгладила ладонями юбку и, обернувшись вопросительно взглянула на мадемуазель Лилетт.

– Что, пойдем?

– Oui, mais bien sur, – тут же ответила француженка.

Оливия поднималась по лестнице, испытывая необычайный подъем духа в предвкушении встречи со своим кумиром – миссис Мор была воистину выдающейся женщиной. Мадемуазель Лилетт, тоже взволнованная, шла следом за своей спутницей.

Поднявшись, они увидели, что третья дверь слева была чуть приоткрыта. Оливия оглянулась на француженку, но та лишь молча пожала плечами.

– Миссис Мор, к вам можно? – спросила Оливия, приблизившись к двери.

Ответа не последовало, и девушка не на шутку встревожилась – ведь миссис Мор была уже в годах… Возможно, она просто задремала, однако Оливия прекрасно знала, что с человеком в таком возрасте может случиться все, что угодно.

– Нам лучше заглянуть туда, – прошептала она.

Ее компаньонка утвердительно кивнула.

Оливия легонько толкнула дверь, и та сразу открылась. В небольшой полутемной комнате жарко пылал камин, перед ним стояло мягкое кресло-качалка, в углу находился небольшой комод, а у дальней стены виднелись очертания кровати.

Самой миссис Мор нигде видно не было.

Мадемуазель Лилетт в нерешительности стояла у двери – словно боялась войти. Оливия же неуверенно шагнула в комнату. Затем сделал еще один шаг. И, вздрогнув, замерла, прижав руку к сердцу. В самом темном углу стоял мужчина. Стоял совершенно неподвижно, так что его можно было принять за предмет мебели, и лишь отблески пламени, пылавшего в камине, плясали на блестящих сапогах незнакомца, выдавая его. Причем это были сапоги весьма состоятельного джентльмена…