Месть и любовь - Кэтрин Коултер Страница 43

Хэтти сделала большой шаг вперед, движимая какой-то неведомой внутренней силой, и почтительно склонилась к белой ручке Мелисанды. Она повернула ее ладонью вверх и слегка прикоснулась к ней губами.

— О, мэм, вы бесподобны! Вы так прекрасны! Чтобы похитить вас, я отправил бы за вами эскадру кораблей, как во времена Трои.

Мелисанда удивленно вскинула свою изумительную, безупречно правильную бровь.

— Нет-нет, что я говорю, — торопливо продолжила Хэтти. — Что за презренно-жалкие слова! Сравнения с Еленой для вас явно недостаточно. Вы вправе судить меня со всей строгостью за скудость воображения! Вы… вы… Афродита, явившаяся из пены морской. Богиня, спустившаяся с Олимпа, чтобы озарить своей красотой померкшие дворцы англичан.

«Вот теперь меня непременно стошнит», — снова подумала Хэтти и улыбнулась.

Хотя такие имена, как Елена и Афродита, ничего не значили для Мелисанды, тем не менее страстный тон лорда Монтейта произвел на нее сильное впечатление. Видимо, подобными восторженными словами он искренне платил дань ее достоинствам, решила она. Никто из всех доселе известных ей джентльменов, восхищавшихся ее красотой, в сравнениях не прибегал к мифологии. Она подарила милорду обольстительную улыбку и потом с некоторым усилием заставила себя уделить внимание стоявшему рядом с ним пухлому джентльмену, покосившись на розу в петлице его сюртука.

— Мистер Скаддимор? — только и смогла произнести она, бегло взглянув на его вспыхнувшее от смущения лицо. Она поняла, что никаких восторженных комплиментов по поводу ее несравненной красоты от этого субъекта она не дождется.

— Да, мэм. Но вы можете называть меня просто Скадди. Как все остальные и даже мои родители.

Мелисанда улыбнулась и величественным жестом предложила им присесть. Она приказала Дженни, которая все это время таращила на них глаза, принести джентльменам хереса. Сама она охотнее бы выпила джина, но решила, что благоразумнее не делать этого, дабы не упасть в глазах джентльменов, в особенности обаятельного юного лорда с медоточивыми устами.

Она с удовольствием снова повернулась к лорду Гарри и от неожиданности слегка опешила, так как увидела, что он, наморщив свой прекрасный лоб, с любопытством рассматривает ее небольшую гостиную.

— Милорд? — В ее голосе чувствовалось некоторое нетерпение, видимо, от разочарования, что он, увлекшись, перестал петь ей дифирамбы.

Хэтти, успевшая зорким глазом приметить и без труда оценить томик, валявшийся на ковре (унылое душещипательное чтиво — об этом говорило уже одно название), с готовностью вновь обратила свое внимание на Мелисанду.

— О, мэм, простите меня, что я немного отвлекся. Я вам сейчас объясню, чем вызван мой интерес к вашей гостиной. Это все потому, что ваше окружение так или иначе связано с вами. Но сколь бы прелестным ни был ваш будуар, он все равно не кажется мне достойным красоты его хозяйки. Такая очаровательная леди заслуживает дворца, с шелковыми портьерами и бесчисленными зеркалами, чтобы в каждом уголке можно было ловить ваше отражение. И еще: я бы поселил в нем музыканта с лютней, чтобы он услаждал ваш слух игрой столько, сколько бы пожелала ваша душа. Я пригласил бы менестрелей, чтобы они воспевали вашу божественную красоту. Я бы распорядился, чтобы у вас на столе были самые изысканные деликатесы. Такие, например, как устрицы, которых разводят для лучших французских ресторанов. Разумеется, готовые и очищенные, чтобы вам только оставалось положить их в ваш прелестный ротик. Я бы ни за что на свете не позволил подвергать малейшей опасности ваше драгоценное здоровье.

Хэтти остановилась: не хватила ли она через край? Но когда она взглянула на Мелисанду, у нее отлегло от сердца. Та с томным взором грациозно откинулась в кресле и неторопливо постукивала пальцами по подлокотнику. Хэтти мельком взглянула на мистера Скаддимора и, прочитав замешательство в его глазах, полушепотом сказала:

— Ну что вы стоите, Скадди. Садитесь.

— Очень милый у вас дом, мэм, — сказал Скадди. — Я согласен с лордом Гарри. Шторы, мебель и все остальное, все это изысканно. Я это сразу заметил. Хотя и впрямь, может быть… вы… э-э… заслуживаете большего?

— Благодарю, мистер Скаддимор. Что же вы не пьете херес? Позвольте, милорд, я немного поухаживаю за вами.

Хэтти с хрустальным бокалом в руках не отводила глаз от лица Мелисанды.

— За вашу неземную красоту, Афродита! Ой, опять не то! При чем здесь Афродита? Вы сами настоящая богиня. Вы вправе иметь собственное имя. Послушайте, как прекрасно звучит: богиня Ме-ли-сан-да! Богиня красоты и грации. Она подняла бокал и заставила себя расслабить руку, изображая легкую дрожь. Потом медленно поднесла его к губам и немного отпила. Поставив бокал на стол, она с задумчивым видом смотрела, как просвечивает сквозь стекло янтарный херес.

— Полюбуйтесь на этот изумительный напиток, мэм. Вы только взгляните, каким дивным блеском он светится изнутри. Такой же чудесный отлив, как у ваших волос. О, я вынужден опять просить у вас прощения. Будьте снисходительны, дорогая Мелисанда. Возможно, моя речь кажется вам бессвязным лепетом. Но в этом повинны только вы. Исключительно ваше присутствие заставляет меня помимо воли исторгать этот безудержный поток слов.

Мелисанда бросилась разубеждать своего преданного раба:

— Ну что вы, милорд. Вы не должны казнить себя. Ваши слова достойны вознаграждения. Может быть, вам следовало бы быть чуточку сдержаннее, но, так или иначе, вы показали себя с хорошей стороны. Не так часто доводится слышать такие откровенные и честные высказывания от мужчин. Особенно от таких джентльменов, как вы.

Хорошо, что Хэтти вовремя поставила бокал, иначе непременно бы поперхнулась. «Понятно, дорогой маркиз, — радостно воскликнула она про себя, — стало быть, вы держите любовницу в черном теле. Да, не избалована она у вас приятными речами. А ей так их недостает. Промашка, ваша светлость. Ну что ж, пеняйте на себя. Теперь вам женщина покажет, как прокладывать дорогу к сердцу вашей возлюбленной». И Хэтти принялась за дело:

— Красота неизбежно вдохновляет на искренние и правдивые чувства, Мелисанда. Ваше лицо — это вечная услада для богов, ваша доброта — вдохновение для поэтов. Ах, позволительно ли мне, простому смертному, петь вам эти гимны? Нет, конечно же, нет.

Мелисанда была уже на грани уподобления хилой кисейной барышне из романа. На секунду ей показалось, что она может стать такой же беспомощной и упасть без чувств, если этот благородный молодой человек будет продолжать свои речи. Хотелось бы только знать, хватит ли ему сил удержать ее, доведись ей оказаться в таком положении? Но развивать эти фантазии она не стала.

— Скажите, лорд Монтейт, — полюбопытствовала она, — когда это вы наблюдали за мной, как вы выразились, «издалека»? Где это было, сэр? — И после короткого жалобного вздоха добавила: — Я не случайно спрашиваю вас об этом, потому что редко бываю на людях.

— Это несправедливо, мэм. Но почему? Я не представляю себе, как это может быть.