Шуточки жизни - Ирина Быстрова Страница 43

– Непременно! – торжественно клянусь я, принимаю тарелочку с пирожным из ее рук и поспешно удаляюсь.

Пирожное оказывается действительно очень вкусным. Как ни странно. Любопытное явление: если человек тебе нравится, сунь он тебе кулинарное творение даже самого невзрачного вида, ты будешь искать ему оправдания. Но когда ты кого-то терпеть не можешь, испытываешь чуть ли не огорчение, если он вдруг оказался на высоте.

«Терпеть не можешь» – это как нельзя более точно подходит к моему восприятию Милочки. Мне с ней неуютно даже просто находиться в одном помещении, не то что общаться. Нечто физиологическое, я думаю. Хотя внешне к Милочке очень идет определение «милая». Серые, широко распахнутые глаза, слегка вздернутый нос, полные яркие губы – Милочка слывет хорошенькой. Пока не открывает рот.

В каждом офисе есть своя штатная стерва. Иногда их бывает больше чем одна штука, но вот чтобы меньше одной – я еще такого не встречала. Конечно, если фирма состоит только из директора и бухгалтера, тогда, наверное, это возможно… Но нет, мне лично не повезло наблюдать подобные счастливые случаи. В нашем большом коллективе стерв имелось несколько. Разной степени стервозности. По большому счету в каждой женщине это есть, хоть немножко, но есть. Пусть со мной кое-кто и не согласится, но таков мой жизненный опыт. Все мы стервы. Каждая по-своему. Не всегда это заметно, но факт остается фактом. Если потребуется свернуть кому-нибудь кровь, то любая из нашего славного племени найдет в себе силы это сделать. Милочка по этой части била все рекорды.

Жизнь для нее была полем боя, где грохот пушек не смолкает ни на минуту. Разумеется, у нее были цели в этой вечной битве, но порой мне казалось, что не это самое главное для Милочки. Ей был важен процесс. Он наполнял ее адреналином. Благо наша бурная производственная жизнь поставляла поводы для крупных и мелких битв в изобилии. Когда же возникали паузы, а такое тоже случалось, в конце концов, и на войнах случаются перемирия, Милочка чувствовала себя не в своей тарелке. Она становилась вялой и скучной. Однако не надолго. На день-два, не больше. На третий день она являлась на работу с четкой программой действий. Раз конфликта, рожденного самой природой, нет, то его необходимо создать искусственным путем. Причем срочно.

И вот она уже идет по коридору, заглядывает в кабинеты и цепляет всех подряд, пока не нащупает мягкое место, на которое только стоит чуть-чуть надавить, и вот он – конфликт! И все это с ефрейторскими шуточками и прибауточками. Они одни сами по себе уже были способны довести кого угодно до каких угодно темных эмоций. Если же их оказывалось недостаточно, то Милочка пускала в ход артиллерию средней тяжести: сплетни, недомолвки, технологию «вбить клин».

Последнее она однажды пыталась применить к нам с Галкой. «Ах, Олечка, какой у Галины Викторовны сложный характер! Я представляю, как тебе тяжело приходится. Если вдруг что, – при этом она многозначительно расширяла глаза, – я всегда могу подставить свое широкое плечо под твои слезы». Мы с Галкой раскусили ее на раз-два. «А мне она шептала, – рассказывала Галка, – мол, смотрите, Галина Викторовна, Ольга Николаевна так со всеми подружилась. Вам не обидно, что она на работе на вас – ноль внимания? Ведь это вы ее сюда привели».

Милочка полагала, что «испытуемые» никогда не будут делиться друг с другом содержанием своих бесед с ней. Любопытно, почему? Сама-то она не стеснялась выложить все, о чем только что давала чуть ли не подписку, что будет молчать. И это была фаза тяжелой артиллерии – когда Милочка пускала в ход все средства: от грубых шуточек до откровенного вранья в лицо. Вранье особенно обескураживало меня. Все мы врем. Кто понемногу, по мере необходимости, кто всерьез. Но обычно испытываем некоторое неудобство оттого, что нам пришлось прибегнуть к этому способу самовыражения, и стараемся хоть как-то облечь это вранье в удобоваримые формы. Милочка не затрудняла себя ни угрызениями совести, ни усилиями по приведению вранья в божеский вид. Врала с такой виртуозной наглостью, что полностью парализовывала своих собеседников.

Повторяю: она не всегда преследовала конкретные цели. Иногда ей было просто достаточно видеть твою перевернутую физиономию. Тогда день расцветал для Милочки яркими красками, и можно было жить и трудиться. А работала она неподражаемо хорошо. И именно поэтому все стоически терпели ее выходки. Милочкины отчеты о продажах и заключенных контрактах вызывали у дирекции священный трепет и желание носить Милочку на руках. «Кошмарная баба, – говаривал мне в приступе откровенности Никиток, – но продавец от Бога».

Алена с ее утонченностью и открытостью никак не вязалась в моем представлении с Милочкой. Но на кухне они выглядели как две подружки, собравшиеся пошушукаться о том о сем. Н-да, нонсенс. Хотя…

С Аленой никто не желал дружить. Третью неделю она билась над тем, чтобы завязать с кем-нибудь дружеские отношения, но все бежали от нее, как будто она страдала падучей. Объяснение этому было одно – Алена пришла к нам в роли подружки замдиректора. Все просто опасались приблизиться к ней. А вдруг о чем проболтаешься? А вдруг она что-нибудь выпытает у тебя? И так далее. Алена могла представлять интерес только для того, кому нужно было бы подобраться к М.А. Таких пока в офисе не нашлось. М.А. был сомнителен. Привыкал, постепенно внедрялся в производственный процесс, улыбался, но делал все немного отстраненно. Словом, виделся всем весьма темной лошадкой. Ставить на него ни у кого пока еще желания не возникло. Оттого и Алена с практической точки зрения пока никому не понадобилась. Кроме – как сегодня выяснилось – стервы Милочки.

– Думаешь, Милочка что-то наметила? – спрашиваю я у Галки после своего доклада об увиденном.

– Да черт ее знает, – пожимает она плечами. – Если только Витю хочет подсидеть. Что тут еще можно выжать? Вряд ли она захочет отправиться в тмутаракань директором филиала.

– Действительно, вряд ли, – соглашаюсь я.

Милочка – столичный житель. Ее в провинцию не загнать ни за какие деньги.

– Я звонила Жаннете, – меняет тему Галка.

– И что? – Я вздрагиваю от неожиданности.

– Завтра приезжает. В одиннадцать.

– Здорово.

– Ага. Мы с ней договорились на вечер на семь.

– Прекрасно! – восклицаю я с фальшивым энтузиазмом.

Галкино настойчивое желание устроить внеочередной междусобойчик продолжает меня беспокоить. Или я становлюсь излишне мнительной после всего произошедшего за последние несколько дней?

– Я решила начать новую жизнь! – триумфально объявляет Галка, когда мы наконец-то рассаживаемся за столиком в «Патио-Пицце».

Сейшн было решено провести на нейтральной территории. Не хотелось забивать себе голову проблемами, что есть и что пить.

– Очень хорошо, – тянет утомленно Жаннета. – Но для начала, может, что-нибудь закажем?

Она отвратительно выглядит. От обычной Жаннетиной красоты и томности, в которых пятьдесят процентов от природы, а пятьдесят – от Жаннетиных непрестанных усилий, осталось лишь жалкое подобие. Наверное, идея насчет того, чтобы проветриться в Москве, оказалась не такой удачной, как мы предполагали.