Роза на алтаре [= Цветок страсти ] - Лора Бекитт Страница 44

Они прибыли в Америку и посетили столицу Соединенных Штатов Филадельфию. Это был необычный с точки зрения европейца город с длинными симметричными улицами, домами из красного кирпича и оживленным портом.

К удивлению Элианы, они встретили в этом городе множество своих соотечественников. Французы старались держаться все вместе и почти фанатично цеплялись за привезенные с родины обычаи и привычки. Обуреваемые тоскою по Франции, они пытались создать маленький искусственный Париж, призрачный город своей мечты, и упорно не хотели верить рассказам Элианы и Максимилиана об оргиях и балах нуворишей и их породнении со старой аристократией.

Мир, в котором жили эмигранты, напоминал Элиане сон о старых временах, сон, в котором все кажется до боли нереальным, и молодая женщина не знала, что было лучше: остаться во Франции и пережить все те ужасы, что пережила она, или поселиться здесь, вдали от земли, взрастившей тебя, земли своей мечты и любви, зная, что никогда не вернешься обратно, потому что все, что ты там имел и оставил, погибло. Она не смогла бы ответить на вопрос, что страшнее: увидеть воочию, как изменилась родина, или представлять ее прежней, но только в мыслях.

Элиана не слишком хорошо чувствовала себя в этом обществе, она желала уединения и покоя, и Максимилиан соглашался с нею. Они отправились путешествовать по побережью и наконец остановились в маленьком городке, расположенном в серповидной бухте и издалека казавшемся похожим на пестрое одеяло: лоскутки красных черепичных крыш среди моря зеленых деревьев. Выше были зеленовато-серые горы и бездонная синева небес, а внизу сверкал океан; живой, колышущийся, прохладный, он поблескивал волнами, точно огромная рыба – золотисто-синей чешуей.

Они сняли сложенный из желто-коричневого, ноздреватого ракушечника и побеленный известкой домик на окраине городка. Внутри было небогато: занавески из набивного ситца, старая ореховая мебель – буфет, стол, стулья, кровать. В небольшом саду цвели клумбы и росло несколько фруктовых деревьев. Домик скрывали заросли кустарника, в гуще которого прятались тени, а на поверхности играло солнце, расцвечивая листву различными оттенками, от лимонного до золотого.

Первое время Максимилиан и Элиана жили очень уединенно; они по обыкновению рано вставали и уходили бродить по склонам гор. Возвращались под вечер, усталые и счастливые, опаленные солнцем, с полевыми цветами в волосах, приводили себя в порядок и отдыхали, любуясь струившимся в окна закатом, а ночью предавались страсти и любви.

Позднее они стали появляться в городке; прогуливались по набережной, где молодая женщина восторгалась длинноносыми лодками, быстро скользящими по волнам залива, яхтами с яркими флагами и парусами, напоминавшими лебяжьи крылья, которые заходящее солнце любовно раскрашивало в нежно-розовые и золотистые тона.

Блуждали по узким улочкам, спускались по высеченным в скале ступенькам, придерживая шляпы, чтобы их не унесло порывом океанского ветра. Они шли вниз, а справа и слева тянулись белые стены домов, сверху – полоса красных крыш, кое-где заслоненная зеленью деревьев. Покупали на рынке фрукты, засахаренные каштаны и миндаль…

По воскресеньям ходили в церковь, стоявшую на центральной площади в прохладной, душистой тени пирамидальных кипарисов, раскинувших в стороны ветви с сизовато-зеленой хвоей, немного печальных, чутких к малейшему дуновению ветра. Элиане нравились эти смолистые деревья, исполненные таинственного готического благородства.

Они почти ни с кем не общались, они были одни, они были вдвоем. И хотя сквозь обволакивающее душу ощущение умиротворенности все чаще прорывалось чувство тоски по Франции и сыну, Элиана понимала, что путешествие пошло ей на пользу: она стала улыбчивей и веселей, похорошела и посвежела, а главное – молодая женщина наконец-то полностью осознала, что перешла ту грань, которая отделяла прошлое от будущего. Теперь она могла смотреть вперед.

Ей необходимо было окунуться в этот незнакомый мир, очутиться на краю земли, чтобы избавиться от боли и понять, что делать дальше.

Элиана мечтала поскорее вернуться в Париж, но она знала, что всегда будет помнить это побережье, таинственный шум трав в ночи, грозное дыхание невидимого во тьме океана, свои разговоры с Максимилианом и его горячие объятия. Здесь, в Америке, молодой женщине казалось, будто жизнь течет далеко-далеко, за какой-то стеной, и ее не стоит бояться. Здесь возлюбленный принадлежал только ей.

И вот настал час отъезда. Приближался конец века, загадочный рубеж, когда время то несется быстрой рекой, увлекаемое вихрем перемен, то словно замирает в момент осмысления итогов, в секундах прощания с былым – перед началом новой жизни.

Новая спальня Элианы де Мельян была просторной и красивой: большое, занимавшее почти всю стену окно с видом на Пале-Рояль, гладкие белые стены, лепной потолок, узорчатый паркет. Из мебели – широкая низкая кровать с белоснежными атласными подушками, тонкими простынями и одеялом на лебяжьем пуху, изящный туалетный столик с овальным зеркалом, мягкие кресла и пуфы. В облицованном белым мрамором камине пылал яркий огонь.

Едва часы в соседнем помещении пробили семь, молодая женщина соскользнула с постели, потянулась, выгибая шею и красивые округлые плечи. Нерасчесанные густые светлые волосы волнами падали на бледно-розовое кружево сорочки, поверх которой она накинула белый атласный пеньюар с широкими рукавами.

Она раздвинула шелковые шторы, в спальню проник свет, и комната сразу наполнилась воздухом.

За окном кружились пушистые хлопья снега – зима в этом году была ранней и морозной, и Париж словно оделся в роскошные белые меха.

Утреннее солнце просвечивало сквозь покрывавший ветви деревьев иней, точно сквозь матовое стекло, а обледеневшая накатанная дорога, переливающаяся под его холодными лучами, походила на хрустальную реку; она вилась между домов, над запорошенными крышами которых стлался морозный зимний туман.

Услышав скрип дверей, Элиана обернулась, и тут же ее лицо осветила теплая улыбка: в спальню заглядывал маленький Ролан.

– Мамочка, можно к тебе?

– Конечно, милый!

Элиана вновь бросилась на кровать, и мальчик с веселым смехом последовал за нею. Обвил ручонками шею матери и прильнул щекою к ее груди, а она ласково гладила его мягкие волнистые волосы.

В наступившем 1798 году мальчику исполнилось четыре года; это был подвижный, не по возрасту развитый и очень милый ребенок. Элиана его обожала и охотно посвящала ему большую часть свободного времени. Она, как правило, была занята только по вечерам, а утром они с сыном гуляли в парке, играли, болтали, развлекались.

– Смотри, – сказала молодая женщина, показывая на окно, – снежинки похожи на белых бабочек, прилетевших из страны вечного холода, где живут северные олени и стоят замки из сверкающего льда.

Она рассказывала, а мальчик завороженно слушал ее с мечтательной улыбкой на смуглом личике. У Ролана были большие карие глаза и блестящие темные волосы. Он походил на мать овалом лица и некоторыми чертами, а иногда женщине казалось, что сын чем-то похож на своего дедушку Филиппа де Мельяна.