Звездные ливни - Татьяна Басанская Страница 44

С этим он и отбыл.

В Вышгород вскоре пришли слухи о том, что битва между Святополком и Ярославом никак не начнется. Вблизи города Любеча полки встретились, и разделял их теперь лишь Днепр. Все окрестности наполнились шумом, да только никак не решались войска Киева и Новгорода на виду у неприятеля переправляться через могучую реку. Началось долгое противостояние, хотя всем было ясно, что сечи кровавой все одно не избежать.

Никто не ведал, чем окончится схватка, но Рута не собиралась дожидаться решения Божьего суда. Нельзя допустить возвращения варяга к жене. Она слышала, что сказал перед отъездом Гуннар Купаве и решила, что теперь не станет медлить и во что бы то ни стало найдет способ извести сестру. Но как? Питается Купава на кухне, вместе со слугами. Дворовых, конечно, не жаль, но было опасение, что отрава случайно попадет и в пищу самой Руты. Велела она нагружать Купаву работой сверх меры, надеясь, что сестра надорвется, но и это не помогло. Холопы жалели Купаву и, невзирая на запреты, старались помочь ей по мере возможности. Вконец обозленная женщина решила попросту запереть сестру в холодном подвале. Посидит сестрица ненавистная в холоде без теплой одежды — застынет, а там сама в последний путь и отправится. А Гуннар, ежели выживет, то вернется лишь на похороны Купавы. Что поделаешь, все люди смертны.

* * *

Было холодно, мрачно, на столе мигал светильник, через окно вливался и оседал изморозью на стенах холод. Пламя светильника рождало мысли о желанном тепле, и Купава не могла оторвать взгляда от его мерцания. Укутавшись в вязаный платок из козьего пуха, девушка изо всех сил пыталась не растерять то тепло, которое сжалось внутри нее.

Наверно, она и впрямь замерзла бы к утру, если бы в ее каморку не пробралась служанка. Охнув, она поспешно положила сухие дрова в маленький очаг и разожгла их. Весело затрещал огонь, но в подвале по-прежнему бродил холод. Заставив себя встать, Купава с трудом дошла на застывших ногах до настила, где было устроено для нее ложе, забралась под холодные одеяла и уставилась пустыми глазами на бревенчатые стены. Холодно. Как же холодно жить.

Она почти уснула, когда ее разбудил скрежет ключа. Наверно, еще кто-либо из слуг решился заглянуть к ней…

— Отец? — поразилась Купава, когда увидела на пороге своей темницы отца.

— Скорей поднимайся сюда.

Девушка с трудом сбросила с себя оцепенение и принялась карабкаться по стылым ступеням наверх. Тело ее содрогалось от холода, и Блюд без всяких расспросов спешно укутал замерзшую дочь в огромную шубу и велел надеть теплые валенки.

— Скорей ступай к воротам. Там тебя ждет конь, в седельных сумках — припасы на дорогу.

— Зачем…

— Уходи, моя девонька. Погубит тебя сестра… Расплата моя за грехи тяжкие… Зачем тебе нести чужое наказание… Отправляйся в Спас-Берестово. Княжна Предслава была добра к тебе, она укроет тебя на своей половине и от князя Святополка, и от Руты.

— Я не оставлю сына, — замотала головой Купава. — Если Гуннар погибнет, Рута уморит Зареока.

— Твоя матушка уже вынесла его из терема. Беги же… — отец расцеловал дочь, перекрестил и подтолкнул в сторону ворот. — Все мои молитвы только о тебе будут.

Но они напрасно надеялись, что Рута уже крепко спит в своей светлице. Купава лишь успела принять из рук матери укутанного в теплое одеяло ребенка, как в доме поднялся сильный переполох и на крыльцо выбежала Рута.

— Ах, злодеи! Бежать решили! И сына украли! Теперь я вам спуску не дам! Что стоите, ротозеи! — рявкнула она на слуг. — Вяжите их!

Голос ее был полон ярости, глаза сверкали безумным блеском, красивое лицо исказилось от лютой злобы и казалось чудовищным при свете факелов.

Высокая лестница загремела под ногами прислужников Руты. Отец быстро подсадил Купаву на коня и отворил ворота:

— Скачи, не медли!.. Я задержу их!

— Батюшка! Родненький! — взмолилась Купава, с трудом сдерживая рвущегося буланого скакуна. — Я не могу оставить тебя на расправу ей!

— Внучка спаси! Погубят они его, злодеем вырастит! Беги же!

Сильный жеребец легко вынес девушку за ворота и, словно понимая, что от него требуется, помчался в сторону городских ворот. И Купава уже не видела, как боярин Блюд начал бой на своем подворье.

Словно разъяренный седой медведь, он мигом расшвырял во все стороны осмелившихся броситься на него слуг и ринулся к широкой лестнице, на верхних ступеньках которой стояла красная от гнева старшая дочь.

— Довольно я терпел твои выкрутасы! Забыла отцовские вожжи, мерзавка! Сейчас напомню!

Грузный боярин тяжело поднимался по заледеневшим ступенькам. Рута напрасно надеялась, что холопы, до сегодняшнего дня безропотно подчинявшиеся ее власти, вновь набросятся на Блюда. Вместо этого слуги темной толпой сгрудились возле лестницы, ожидая, кто одержит верх — отец или дочь.

— Твоя бедная мать до сегодняшнего дня защищала тебя и все прощала. Но теперь довольно. Я не позволю тебе уподобиться твоему бывшему полюбовнику — ты не погубишь свою душу и свою сестру…

Он не успел договорить. В руках у Руты взвился кнут со стальными шариками на конце. С недавних пор она полюбила развлекать себя поркой нерадивых слуг и прекрасно управлялась с кнутом. Гуннар научил ее ощущать наслаждение при виде крови, и теперь Руту уже не могло остановить то, что перед ней стоял родной отец. Она даже почувствовала опьянение от предчувствия того, что вот сейчас, через миг, все решится…

Боярин легко поймал летящие ему в лицо тяжелые концы длинного кнута и с силой рванул на себя. Не удержавшись на скользком крыльце, Рута упала и покатилась вниз.

Спустя мгновение во дворе наступила такая страшная тишина, что было слышно, как где-то вдали все еще слышится стук копыт мчащегося коня.

На земле у подножия лестницы лежала рыжеволосая красавица с широко раскрытыми глазами. На ее быстро холодеющее лицо тихо опускались легкие снежинки, словно спеша укрыть женщину снежным саваном.

Тяжело было боярину подниматься вверх на высокое крыльцо, еще тяжелее было спускаться. Уцепившись за резные перила, ощущая их мертвый холод, Блюд медленно сполз по лестнице вниз. Упав на колени, он дрожащими руками приподнял голову дочери, всмотрелся. Красивое лицо Руты стало пепельно-серым. А из уголка рта потекла черная струйка густой жидкости… Смешиваясь со снегом, она становилась ало-красной.

— Рута! Доченька моя… О Боже! я не хотел!.. Прости… прости меня! Бог воздает нам по делам нашим… Пожелал, видно, Господь, чтобы до конца жизни я вспоминал о Павлине… в наказание мне он наградил тебя пороками проклятой гречанки… завистью, сластолюбием, жестокостью… Ты — мое Божье наказание за грехи мои… Гореть мне за них в ужасном огне…

Он говорил с мертвой дочерью, как с живой, хотя понимал, что она уже никогда ничего не услышит. Рыдая, боярин вглядывался в лицо Руты, потом крепко прижался щекой к остывшей щеке дочери. Он нежно баюкал ее, словно спящего ребенка…