Разбойник и леди Анна - Джин Уэстин Страница 44

– Я так тебя люблю, Джонни, – прошептала она ему на ухо.

– Я решила, – объявила Анна несколькими днями позже, сидя на палубе баржи и внимательно наблюдая за тем, как воспримет ее слова Джон, – отказаться от своего обета целомудрия, как и от своего ранга, чтобы мы могли пожениться.

Джон Гилберт молчал, избегая ее взгляда.

Воля Господня! Он что, оглох? Анна подвинулась ближе к нему и поспешила разъяснить свои мотивы:

– Есть убедительный прецедент. Вспомни Алиенору Плантагенет, сестру короля Генриха. Разве она не сделала того же ради Симона де Монфора?

Ее слова отозвались болью в сердце Джона. Когда-то он посмеялся бы над своей победой, подтверждавшей его мужское обаяние и способность обольстить женщину и относительную легкость, с какой Джентльмен Джонни мог преодолеть женское сопротивление. Но не теперь. Джон уцепился за поручень и глубоко вдохнул целительный речной воздух, впитавший утренний ливень. Все еще бледный и слабый, он быстро поправлялся и набирал силы. Джон отвел глаза от военного корабля, проходившего посреди канала и, вне всякого сомнения, направлявшегося к реке Медуэй, готового к морскому сражению с голландцами, и в глазах его вспыхнул веселый огонек.

– Если память мне не изменяет, – возразил он, – король Генрих в награду за это в конце концов изрубил Эвшеме.

Анна кивнула. Глаза ее ярко блестели. Это был он, прежний Джонни.

– Кажется, я что-то читала об этих неприятностях, сэр.

– Не думаешь ли ты, что этот прецедент четырехсотлетней давности и конфликт между королем и простым дворянином не совсем подходит к нашему случаю? Придворная дама и разбойник с большой дороги?

– Ты потешаешься надо мной, – сказала Анна, надув губки, – а я думала, ты будешь… ну…

Она чуть было не сказала «счастлив», но вовремя спохватилась и сказала «заинтересован».

– О, я заинтересован, очень заинтересован, – ответил Джон, нахмурившись, и продолжил: – Ты поспешно приняла обет целомудрия, основываясь на том, что тебя обманул один мужчина, и это заставило тебя похоронить себя и отказаться от своей природы, созданной для любви, без подлинного знания жизни. Теперь ты так же поспешно хочешь отказаться от того положения, которое могла бы занять в обществе. Когда-нибудь, Анна, ты захочешь иметь мужа, достойного этого положения и твоего имени, и детей от него. Захочешь быть леди, какой и была от рождения. Я не могу принять этого от тебя, ничего не предложив взамен.

Она вскинула подбородок. Ей не понравился его формальный, поучительный тон, которым он ее увещевал, и она ответила таким же тоном:

– Сэр, я приняла обет распоряжаться своим телом по своему усмотрению. Я дала клятву отдать себя мужчине, которого выберу сама. Я никогда не позволю вести себя на продажу, как призовую овцу.

Он ответил печальной улыбкой:

– По правде говоря, у меня есть все основания верить тебе, как верят Черный Бен и граф Уэверби, если память мне не изменяет.

– Она у тебя отличная, – ответила Анна, поглаживая сталь итальянского кинжала, который прятала под корсажем. – Она улыбнулась, внезапно ощутив себя кокеткой. – Ваше разбойничье величество, – произнесла она игриво, ударив его по руке воображаемым веером. – Право же, я изумлена вашим ответом. Кстати, я запомнила, что вы мне однажды сказали.

– И что же такого я сказал, что ты запомнила?

– Вставай, дева, и действуй. Что-то в этом роде.

– Ты просто наслушалась сплетен от слуг. Я бы непременно забрал твои драгоценности, но не стал бы обращаться так к прекрасной леди аристократического происхождения, сидевшей в карете, которую только что ограбил, особенно, как тебе известно, к леди, только что озвучившей столь удивительную декларацию о намерении расстаться со своей добродетелью и положением в жизни, когда такая перемена произошла всего за две недели. Вместо этого я бы убедительно посоветовал ей, как сделал бы неравнодушный друг, подумать о своем будущем и сохранить право вступить в брак.

Он снова отвернулся и обратил свой взгляд на проплывавший мимо военный корабль, направлявший в Дептфорд, где матросы работали веслами.

Анна вспыхнула, услышав такую отповедь. Она могла бы приписать отказ жениться на ней нежеланию лишать ее достойного положения, но думала, что, услышав о ее намерении, Джон все же откажется от своего решения не связывать с ней свою судьбу, схватит ее в объятия и предастся страсти в каюте, если не прямо здесь на палубе.

Он вполне способен на это. Неужели она неправильно оценила его чувства к ней и кольцо, которое теперь носит на безымянном пальце? Неужели он использовал это для обольщения женщин, чтобы заманить их в свою постель без намерения жениться? А как насчет того, что он следовал за ней по всей Англии и занимался с ней любовью до потери сознания? Неужто все это было всего лишь игрой?

– Забудьте, сэр, что я упомянула свой обет, раз мое предложение не представляется вам заманчивым.

Анна громко рассмеялась, но, как ни старалась выглядеть веселой, не могла скрыть горечи.

Казалось, прошла вечность, пока его темные глаза следили за ней в то время, как она говорила, и, когда заговорил он, ошибиться было невозможно.

– Не сердись, Анна. Ты во мне не ошиблась.

– Напротив, сэр. Я ошибалась на ваш счет. Не воображайте себя провидцем, способным читать в моей душе.

Зеленые глаза сверкали негодованием, не в силах скрыть разочарования. Анна стремительно повернулась с намерением убежать от него.

Но с такой же стремительностью две сильные руки повернули ее в обратном направлении, и он крепко прижал Анну к груди с едва заметными белыми отметинами там, где уже зажили нанесенные ею порезы, и она почувствовала, как бьется его сердце.

– Довольно, Анна! Ты рисковала жизнью, и я твой вечный должник.

– В таком случае радуйся, что избавился от долга.

Она молотила его руками по груди, потом вырвалась и бросилась к двери каюты, но там чуть задержалась, отчаянно желая, чтобы он окликнул ее.

Джон ее догнал.

– Анна, о, моя сладчайшая Анна! Говорил ли я тебе, что твои волосы цвета осенних листьев? – спросил Джон.

– Скажи теперь, – попросила она, опираясь спиной о его грудь.

Он толкнул ногой дверь каюты, они преодолели ее порог и шагнули к матрасу, не разжимая объятий.

В тусклом освещении каюты, где Анна выхаживала Джона, когда смерть подкрадывалась к ним обоим, он предстал перед ней тем самым любовником, которого она узнала до начала его болезни. Она кусала губы, чтобы не умолять его дотронуться до нее везде, в особенности до частей тела, обычно скрытых от мужских взоров. Ее девическая скромность осталась в спальне Нелл, чтобы никогда больше не вернуться.