Правосудие в Миранже - Элизабет Мотш Страница 44

— Да.

Его с головой захлестнула волна разочарования… Но он не мог упустить момент, которого ждал семь долгих лет.

— Я добьюсь расторжения твоего брака. Мотивируя, что ты была вынуждена…

— Продавать себя.

— …Я воспользуюсь волной исков по возмещению понесенных убытков. А потом, Анна, мы снова будем вместе.

— Вместе?

— Да. Я попрошу твоей руки. Я прямо сейчас прошу тебя выйти за меня. Конечно, здесь не та обстановка, но это самый подходящий момент. Для меня это миг радости.

Он не знал, что еще говорить, и не понимал, счастлив или нет. Какое-то необъяснимое волнение мешало ему быть естественным, заставляло говорить о браке, а не о любви. Шагнув к Анне, Жаспар обнял ее за талию. Она не воспротивилась, но заметно напряглась.

— Я жду твоего ответа, Анна. Скажи, что ты согласна. Мы поженимся, как только уладим все дела. Все будет хорошо, поверь мне. Ты принимаешь мое предложение?

— Я не могу его принять.

Анна выскользнула из объятий Жаспара и отошла к окну. Потом, словно передумав, вернулась и посмотрела ему в глаза.

— Я больше не могу видеть этих людей! — с нескрываемой злобой произнесла она. — Тех, кто пытает и гордится содеянным! Тех, кто толкает на самоубийство. Я никогда их не прощу!

Жаспар не отрывал взгляда от ее красивого лица, искаженного маской гнева.

— Значит, — тусклым голосом поинтересовался он, — я для тебя — один из «этих людей»?

— Да, — выдохнула она.

— Это несправедливо!

— Но ты же по-прежнему судья! Неужели тебя не тошнит от твоего ремесла?

Ему не понравился насмешливый тон Анны.

— Сейчас совсем другая ситуация. Да, я продолжаю служить правосудию, и теперь не время подавать в отставку. У меня всегда будут определенные обязанности, как, например, этот прощальный обед с местной магистратурой, но не это главное. Суть моей работы заключается в ином и имеет куда большее значение, чем все, что происходит здесь. Я здесь для того, чтобы обеспечить возмещение ущерба жертвам неправого суда. Это касается очень многих…

— Прощальный обед, вот как, — с иронией произнесла Анна.

— Во время обычного перерыва на обед, такова здесь традиция. Но главное — это изменения к лучшему в жизни граждан Миранжа. И в нашей тоже, Анна. Если хочешь, мы уедем вместе. Это несложно, — Жаспар через силу улыбнулся. — Я бы назвал это не столько возмещением, сколько возрождением!

— Ты говоришь, как священник!

Ненадолго воцарилось неловкое молчание.

— Где он? — чуть слышно спросила Анна.

— Уехал в Испанию.

— И правильно сделал.

В запасе у Данвера имелись другие доводы: они будут жить в Дижоне, она продаст аптеку… Но он промолчал. Своим прежним, нежным и мягким голосом она сказала, что должна отдохнуть. Семь дней в пути — это кое-что да значит. Кстати, здесь еще осталась ее кровать. Воры не смогли ее вынести — она оказалась чересчур большой.

Жаспар объяснил ей, что в ближайшее время она получит возмещение ущерба от самого Ла Барелля. Он не знал, как она воспримет это — то ли как утешение, то ли как акт мести, — но настоял, чтобы Ла Барелль лично вручил ей положенные законом деньги.

По ее губам скользнула улыбка и тут же погасла.

— Сколько?

Такой прямой вопрос несколько смутил его.

— Это значительная сумма.

Анна взяла его за руку и поднесла к своим губам. Этот трогательный жест, полный ласки и признательности, означал прощание.

Ее хрупкая, окутанная покровом тайны фигурка скрылась в бывшей спальне разоренного дома.

Лучистым звездам было тесно на черном бархате ночного неба. И в эту роскошную ткань, достойную самого короля, иглой вонзался шпиль колокольни церкви Святой Благодати. Над крутыми крышами, крытыми плоской черепицей, неторопливо проплыло серое облако, и Жаспару, который провожал его взглядом, показалось, что он видит на крыше худенькую фигурку Коломбана.

Во второй половине прекрасного солнечного дня вдова Дюмулен получала репарацию от суда Миранжа.

Магистратуре предстояло возместить ущерб еще четырем женщинам, однако все взгляды были обращены на вдову. Публика, допущенная на церемонию, толпилась в глубине зала, и оттуда доносился сдержанный почтительный гул. Полицейские в новых мундирах с королевскими лилиями неподвижно застыли в торжественном строе и оттого казались игрушечными. Солдаты извлекли на свет божий свои итальянские трофеи — аркебузы с запальным колесиком — и теперь гордо держали их на плечах.

В дверях показался официальный кортеж. За председателем судейской коллегии, одетым в алую мантию, следовал председатель суда, величественный в своей судейской мантии с горностаевой отделкой. Два новых судьи-асессора, утопающие в маленьких бантиках, шли следом, высоко задрав подбородки. Начальник тюрьмы с суровым видом нес символы своей профессии: два скрещенных ключа на бархатной подушечке. Стражники, не привыкшие к подобным церемониям, толкались и наступали друг другу на пятки. Светские эксперты-советники, закутанные в римские тоги, держали перед собой зеленые веточки лаврового дерева. Замыкали шествие трое молодых слуг городской магистратуры, сверкая желтыми с золотом парадными ливреями.

Церемония началась по команде лейтенанта полиции. Под барабанную дробь и звонкий клич груб солдаты взяли на караул, а их командиры застыли, отдавая честь виновницам торжества — жертвам былого судебного произвола. Слово взял председатель суда Миранжа. Выразив признательность председателю судейской коллегии Высшего суда, он мудреными терминами изложил мотивы королевского постановления об амнистии, под которую подпадают пять присутствующих здесь женщин, подвергшихся несправедливому судебному преследованию по обвинению в колдовстве, каковое не было доказано и не повлекло за собой преступления. Чувство правосудия, внушенное Всевышним, безгранично добрым к чадам своим, Его Величеству королю Франции…

Председатель судейской коллегии Данвер ничего не слышал. Он не сводил глаз с вдовы Дюмулен, пытаясь разглядеть ее лицо под густой вуалью…

Речь Ла Барелля приобрела лирический оттенок. Чем больше он говорил, тем сильнее у присутствующих крепло впечатление, будто вся эта история была изначально устроена ради столь великолепного финального спектакля. Анна Дюмулен безупречно играла свою роль почтенной и незаслуженно оскорбленной женщины.

Четверо амнистированных дам заливались слезами, а за компанию с ними и часть присутствующей на церемонии публики. Анна Дюмулен вышла вперед, чтобы получить компенсацию, назначенную Его Величеством королем Франции. У Жаспара Данвера на миг проснулось подозрение, а не начнет ли она здесь же пересчитывать золотые монеты. Но нет, вдова вернулась на свое место, сохраняя достоинство и вид неприступной добродетели. Жаспар подумал, что подобный триумф способен вызвать зависть толпы. Однако тут же понял, что заблуждается на этот счет: публика цвела доброжелательными улыбками. И тогда у него мелькнула мысль: среди всех лишь он один чувствует себя не в своей тарелке.