Во имя любви к воину - Доминик де Сэн Перн Страница 44

Это внимательное наблюдение за моей судьбой, о котором я не знала, их незаметное участие, их болезни должны были бы меня растрогать… Но этого не произошло. Я закончила разговор словами: «Я скоро вас навещу». Она показалась мне довольной. Я представила отца, стоящего рядом с ней навострив уши и задающего вопросы, которые мать мне и озвучивала… Я положила трубку. Пустота. Я так иссушила свое сердце, что оно превратилось в камень.

Изнуряющая июльская жара нависла над Джелалабадом, когда мы отправились во Францию. Шахзада был счастлив. Эта встреча с моими родителями была для него важной формальностью, как и мой визит в его деревню. Она была этапом, которого не хватало в процессе сватовства: нужно спросить разрешения у обеих семьей, как того требует традиция. В поезде, который вез нас в Тулузу, он начал икать, и эта икота никак не прекращалась.

Я различила родителей издалека среди толпы на вокзале Мотабио. Они постарели. Отец поседел. Все такой же представительный, но куда делось его великолепие? В его облике появилась какая-то хрупкость. Сколько ему могло быть лет? Семьдесят пять? Восемьдесят? Я не помнила. Что до матери, она — тоже седая, маленькая — обняла меня и очень обрадовалась. Эта простая женщина многое повидала. Словно при вспышке, я увидела ее в молодости, еще не состарившуюся, когда я пыталась ее расшевелить, заставить восстать.

Я представила им Шахзаду, они улыбнулись ему, пожали руку. Они были рады. Уф, слава богу. С моим отцом можно было ожидать чего угодно. В Тулузе мы провели вместе день, а потом и ночь. Я заказала две комнаты в отеле, мне не хотелось ехать к ним в Арьеж. Идея этой близости была для меня невыносима. Но, как многие старики, отец хотел спать в своей постели и никак не соглашался. Я отказывалась разрешить ему сесть за руль его старенького «мерседеса» и ехать ночью по горной дороге. А если у него опять будет сердечный приступ, как с ним раньше уже случалось? Наутро он сказал мне, немного насупившись: «Все же приезжай домой». Я согласилась. Раз все шло хорошо и мы не говорили о прошлом, оставив призраки в покое, почему бы и нет?

Они жили в маленьком деревянном доме в очень красивой горной деревеньке. Произошло невероятное: их дочь вернулась. Мать давно болела, но отказывалась лечиться. Но как только она узнала о моем приезде, то сразу поехала в Тулузу на консультацию к онкологу. У него был такой растерянный вид, что она согласилась на операцию. Я поняла, что мой визит вернул ей желание жить, выкарабкаться. Бедная моя мать!

Шахзада чувствовал там себя очень комфортно. Он мало говорил, но много наблюдал. Однажды из трех небольших кусочков мяса, помидоров и нескольких овощей он приготовил афганское блюдо фришти. Значит, он еще и умеет готовить. Решительно, он меня восхищал. Встав к плите, стряпая нам еду, он готовил примирение. Мой отец сказал мимоходом: «Он мил». Мать была от него в восторге. Я чувствовала, что она спокойна за меня. Ее взбалмошная дочь наконец остепенилась, нашла человека, который ее любил и главенствовал над ней, не заставляя ее при этом страдать. Она мне шепнула, довольная: «Я надеюсь, что ты его не потеряешь!» Вот так. Еще одна унизительная ремарка, на которые они были горазды и от которых у меня вставали дыбом волосы. Я навсегда останусь для них маленькой белокурой девочкой, которая приводила их в отчаяние.

В момент расставания я пообещала звонить, писать. В поезде Шахзада настаивал: «Ты должна время от времени помогать им материально, звонить. Твои родители уже старые, а ведь благодаря им ты стала тем, кем стала. Ты должна их уважать». Я кивнула, но очень редко связывалась с ними.

Икота Шахзады прекратилась на полпути из Тулузы в Париж.

Однажды Тикке, финская журналистка, работавшая в «Айне», позвонила мне на мобильный. Моя самая талантливая и профессиональная ученица, Шекиба, была в отчаянии. Она жила с матерью-вдовой, которая была достаточно прогрессивна, чтобы разрешить старшей дочери стать телеоператором и позволить ей путешествовать по стране. Старший брат и две младшие сестренки жили на скромную зарплату, которую девушка получала в «Айне». Но теперь родственники и соседи стали каркать: что делает Шекиба после пяти часов вечера вне дома? Куда она ездит? Ее подозревали в легком поведении, хотя она трудилась как проклятая над своими репортажами или в зале монтажа. Злые языки оказались настолько сильны, что мать согласилась выдать ее за двоюродного брата. Этот парень жил в деревне, привык к суровой жизни. Шекиба же была сама утонченность, она была похожа на лань, испуганную лань.

Я пригласила ее к себе. Она больше не была той жизнерадостной девушкой, которая гарцевала, громко смеясь, рядом с чопендоз в Бадахшане. Она дрожала, объясняя мне, что противится этому браку всеми силами. Я часто слышала, как она говорила: «Я не люблю мужчин». Это мнение, впрочем, разделяют многие афганки, живущие под мужским игом. Они вынуждены смиряться с их волевыми решениями, не имея права на собственное слово.

Шекибу ждала ужасная судьба: выйдя замуж за крестьянина, она будет вынуждена работать в поле, проведет остаток жизни, замурованная в четырех стенах, как было во времена Талибана. И вдобавок ко всему еще и рядом с необразованными людьми. Ни свободы, ни любимой работы — работы, которую она обожала и в которой блистала бы, не родись она афганкой.

У меня не было иллюзий. Если лишить ее возможности работать, она покончит с собой. За несколько месяцев до этого так поступила Хома, одна из ее подруг, которая работала в «Nouvelles de Kabul», ежемесячном журнале, спонсируемом Бернаром-Анри Леви. Когда она узнала, что ее выдают замуж, девушка не рассказала о своем страхе никому. Она лишь попросила небольшой аванс и, зажав доллары в кулаке, раздобыла крысиного яду у аптекаря. Она умерла в страшных мучениях. Шекиба горько оплакивала подругу. И вот настал ее черед.

Как мы, ее бывшие учителя, могли ей помочь? Собралась группа из четырех конспираторов, выходцев из «Айны», я в том числе. У Тикке появилась идея: скинуться и купить билет на самолет до Финляндии. У Тикке были там связи, которые должны были помочь найти для Шекибы стажировку на телевидении. Девушка была бы спасена. Но, увы, надо было подождать четыре месяца. А свадьба запланирована на ближайшие недели. Надо было как-то отодвинуть дату свадьбы. По нашему совету Шекиба сказала матери: «Я согласна выйти замуж, но у меня есть обязательства перед работодателями, я прошу дать мне возможность их осуществить. Затем я буду свободна». Среди этих обязательств — поездка в Европу на презентацию фильма «Взгляды афганок». А потом Шекиба станет образцовой супругой.

Эти несколько месяцев стали испытанием для нее. Она плакала, теряла надежду, задыхалась в приступах страха, в ужасе от мысли, что заговор может быть раскрыт. И самое тяжелое — у нее были угрызения совести, что она покидает свою страну, бросает на произвол судьбы мать и маленьких сестер. Под предлогом презентации фильма одна из сотрудниц сделала ей финскую визу. Все было готово.

Однажды утром — это было в 2004 году — Шекиба вышла из дому, чтобы пойти на работу, как она это делала последние два года. В этот раз машина ждала ее через две улицы. Она доставила ее в аэропорт. Все произошло, как мы и наметили. Шекиба избежала свадьбы, но заплаченная ею цена была высока. Она порвала с семьей, со своей привычной жизнью и своей культурой, хотя совсем этого не желала.