Просто друзья - Робин Сисман Страница 44

Мимо прошла женщина — стильная, уверенная в себе, лет сорока пяти, очень привлекательная. Она встретила его взгляд с холодноватым, но приятным удивлением, словно хотела сказать: «Да, я знаю, что восхитительна. Спасибо, что заметил. А теперь исчезни». Джеку нравились такие женщины. Он прикинул, куда она могла направляться, замужем или нет, о чем ей нравится разговаривать. Он начал сочинять сцену. Летний вечер. Смеркается. Двое в ресторане — оба красивы и умны. Один из двоих — он сам, конечно (скажем, чуть стройнее). Они могли бы беседовать, он и эта таинственная незнакомка, даже спорить, пересыпая беседу намеками весьма интимного свойства. Она либо замужем, либо недоступна ему по другой причине, пока неизвестной читателю. Она сидит напротив, чуть склонившись над столом, и он смотрит на ее красивое лицо, оно совсем близко, красивое и страстное, ее выразительные руки рассекают воздух вот так…

Стоп. Вот пиццерия. Джек вошел и потянул носом воздух. Он зверски проголодался. Он не против взять кусок пиццы и съесть его дома, на заднем дворе, если только комары не доконают. Интересно, дома ли Фрея? Скорее всего да. Непохоже, что она сейчас нарасхват. Бедная старушка Фрея. Найти Мистера Совершенство ей так и не удалось, да и раньше не удавалось. Ей попадались неудачники и проходимцы. Женщины разборчивы только на словах. Неудивительно, что она постоянно не в духе, должно быть, разочаровалась в жизни. Надо бы ей научиться относиться к сексу, как к шведскому столу: подошел, взял, что надо, и отвали — пусть с него, Джека, берет пример. Но мужчине, конечно, проще.

Внезапно Джеку пришла в голову замечательная мысль: почему бы и для Фреи не взять кусок пиццы? Он знал, какую она любит: без грибов и сладкого перца, двойное количество анчоусов и много оливок — черных и зеленых. Это явилось бы своего рода предложением мира. Он поступил с ней некрасиво, но это была всего лишь шутка. Джек представил, как входит в квартиру, — Фрея моет голову или смотрит телевизор, ей лень что-то себе приготовить, а есть хочется, и она будет ему благодарна. Они сядут во дворике, поболтают. Он насмешит ее, рассказав, как Кэндис играла сегодня «в партизанку». Все будет как в старые добрые времена.

Фрея не в силах была больше терпеть. Она перекинула ногу на другую сторону, но это мало помогло. Между тем жесткое сиденье под ней отчаянно заскрипело и парень, сидящий впереди, сердито оглянулся. Серьга в виде крупного кольца, воткнутая в бровь, придавала ему зловещий вид.

— Простите, — пробормотала она.

Фрея постаралась сосредоточиться на том, что происходило на сцене. Там актер в костюме буддийского монаха уже двадцать минут стоял в свете рампы, опустив глаза и сведя вместе ладони. Вот и все. Фрея не могла с уверенностью сказать, был ли в этом какой-то скрытый глубокий смысл или что-то стряслось с реквизитом и следующую сцену нельзя сыграть. Фрея напомнила себе, что находится на спектакле альтернативного театра. Тут вам не бродвейский мюзик-холл.

Хотя… Послышался какой-то звук. Низкий, утробный — так гудит по ночам холодильник. Потом из-за черного как ночь занавеса показалась рука, затем нога, согнутый локоть, опущенная голова. Следующие десять минут или около того прошли в серии агонизирующих движений отдельно существующих рук и ног, к которым медленно присоединялись остальные части тела. Наконец появилась группа очень юных и очень мрачных американцев — юношей и девушек, одетых в саронги и рубашки, сшитые из старых мешков. Бретта среди них не было. Возможно, они подобрали для него особую роль — обнаженного бога, например. Она расспрашивала Бретта о его роли, но он сказал с полуулыбкой, ударившей ее ниже живота: «Во вторник премьера. Почему бы тебе не прийти?»

Фрея сжала свернутую в рулон программу, мысленно вернувшись к прошлой субботе. Она снова видела мускулистую спину Бретта — он ехал впереди, довольно быстро, и, когда оглядывался, ей стоило немалых усилий выдавить из себя улыбку. Не так-то просто было выкрикивать что-то в ответ на его жизнерадостные замечания — в легких не хватало воздуха. Зато она могла любоваться сколько угодно его сильными ногами и широкой спиной. Как только они приехали в парк, он замедлил темп и принялся показывать ей трюки — ездил, отпустив руль, балансируя. Он то и дело оглядывался на нее, и при этом ветер трепал его волосы. Фрея смеялась и повторяла за ним его трюки, и вскоре они затеяли что-то вроде игры — погоня за лидером. Поравнявшись с ним, Фрея отпустила педали и покатилась по инерции, широко расставив ноги; катаясь без рук, изображала цыпленка, хлопая локтями, как крыльями, потом раскинула руки, на несколько кратких триумфальных секунд отпустив и педали, и руль. Затем снова настала очередь Бретта. Прохожие останавливались поглазеть на них и улыбались. Все это было здорово и весело, будто пьешь шампанское. Фрея поняла, чего ей не хватало с Майклом, — его она и в страшном сне не могла представить себе верхом на велосипеде, разве только упакованным в шлем, наколенники и с рюкзаком, полным провизии и запчастей за спиной. К тому времени как они с Бреттом остановились, запыхавшиеся и смеющиеся, полпути к близости оказались пройдены.

— Пошли, сумасшедшая девчонка, я угощу тебя соком.

— Ни за что. Я угощаю.

И они шли и спорили, кому покупать сок, и это тоже было здорово. К тому времени как они зашли в бар, говорить было почти не о чем. Они сидели друг напротив друга и потягивали густой холодный сок с мякотью через соломинки. Она узнала, что Бретт родом из Денвера и в нем течет одна восьмая крови ирокезов — вот откуда эти резкие угловатые черты лица и чуть раскосые глаза под нависшими прямыми черными бровями. Фрея могла бы назвать его очеловеченным эквивалентом большого и сочного стека на Т-образной косточке — один вид его возбуждал в ней голод. Конечно, он был очень молод — смехотворно молод. Но это не имело никакого значения. В душе Фрея чувствовала себя почти его ровесницей. Так здорово сбросить с себя весь этот груз, называемый возрастом, и стать просто «сумасшедшей девчонкой».

Фрея заморгала, фокусируя свой отсутствующий взгляд на происходящем на сцене. Теперь к глухому уханью присоединился еще один звук — поживее, исходящий из какого-то духового инструмента вроде флейты или рожка. Актеры (пилигримы? крестьяне? безымянные человеческие существа?) разделились на группы. Каждая группа представляла какую-то пантомиму. Одни возделывали почву, другие качали воду, третьи разбрасывали семена. В центре пара изображала совокупление, с одной стороны от них тужилась женщина, игравшая роль роженицы, с другой — неподвижно лежал мужчина, имитируя мертвеца. Все вместе, видимо, иллюстрировало жизненный цикл. Фрея часто посещала подобные арт-шоу, но там публика и актеры были одеты получше — вот и все отличие.

Все это очень неплохо, если вы в соответствующем настроении. В большинстве своем зрители были увлечены представлением. Когда «мертвец» внезапно чихнул, зрители сделали вид, будто не заметили. Фрея стала придумывать, что скажет, когда придет за кулисы. Единственное, чего она боялась, — это не быть достаточно убедительной.

Раздалась медленная барабанная дробь. Актеры прекратили свои пантомимы — все, за исключением монаха, который продолжал молиться, обратив лицо к чудесному небу. Что это? Кажется, дождь собирается? Барабан ускорил темп, грозная молния сверкнула нежным золотом, и рисовые зерна — настоящий рис — посыпались на сцену. О да — урожай. Освобожденные от своего вялого транса, актеры запрыгали и закружились в яростном танце, а летящий сверху рис попадал в луч софита и обращался в дождь из золотых самородков. Взлетали саронги, раздувались рубашки, барабан исходил бешеным крещендо. Прошло добрых пять минут этого безумия, и актеры помчались за кулисы, остался один монах, безразличный к золотому дождю, бьющему его по голове. Фрея вспомнила, что пьеса называлась «Зерна истины».