Прихоти любви - Евгения Марлитт Страница 44

Да, незабвенные воспоминания были связаны с платьем прабабушки. Розовый шлейф скользил по паркету рядом с Гёте в то время, когда он еще «бесконечно поклонялся» красоте женщин. Он с восторгом говорил о глазах молодой баронессы, и умная женщина гордилась этим всю жизнь. Можно было и теперь прочесть в ее дневнике: «Молодой Гёте, друг герцогини, ухаживал за всеми хорошенькими женщинами и сказал мне несколько любезных слов относительно моих глаз». Складки платья до сих пор сохраняли легкий запах индийского нарда, любимых духов того богатого мыслью и духовной жизнью времени.

Красота Клодины, должно быть, совершенно околдовала его высочество, потому что герцог уже четверть часа стоял перед девушкой, которая держала рукой тяжелые складки платья и смотрела мимо него, явно ища повода, чтобы бежать прочь. Все стояли в отдалении от них, как будто желая дать герцогу возможность побеседовать с ней наедине.

И хотя присутствующие шутили, болтали и, казалось, занимались только друг другом, все взоры устремлялись на красавицу, столь явно окруженную герцогской милостью и поклонением. Принцесса Елена, одетая в костюм гречанки и собирающаяся танцевать кадриль с адъютантом герцога, заметила это с тайной радостью. Она так энергично повернула темную головку, что монеты на голубой шапочке из бархата заблестели и зазвенели. Должна же она была взглянуть, как барон будет себя вести у всех на глазах. Он только что стоял возле дерева с бокалом замороженного шампанского в руках и чокался с двумя или тремя мужчинами. Теперь он исчез. Елена быстро обернулась в ту сторону, где стояла Клодина, и губы ее сжались: Лотарь приближался к кузине.

– Извините, ваше высочество! Ее высочество герцогиня желает поговорить с фрейлейн фон Герольд. Смею просить вас, кузина?

Герцог быстро провел рукой по бороде: он начал подробное обсуждение туалетов и причесок и, кажется с неудовольствием, должен был остановиться. Клодина низко поклонилась и положила кончики пальцев на руку Лотаря, который медленно повел ее к палатке герцогини.

– Подойдите на минуту к герцогине, чтобы не обратили внимания, – спокойно сказал он. – Потом…

Она остановилась и посмотрела в его неподвижное лицо.

– Я думала, что ее высочество желает меня видеть?

– Нет, – спокойно возразил он, – я видел только, что вы стоите как на иголках и сотни любопытных глаз устремлены на вас. Вообще, – продолжал он, – раз я еще вижу вас сегодня вечером, то всего охотнее буду любоваться вами вблизи герцогини. Думаю, что ваша белокурая красота рядом с андалузской составит самую прелестную картину вечера. Доставьте нам это удовольствие!

Она сняла свою руку с его руки. Облегчение, доставленное ей его приглашением, перешло в горячее возмущение, но она не успела возразить, так как уже стояла перед герцогиней.

– Клодина, – сказала та и протянула ей кончики пальцев, – почему вы не танцуете? Мне бы хотелось видеть вас в этой кадрили, кажется, в этом каре еще нет четвертой пары. Господин фон Герольд, прошу!

Клодина не могла отказаться и машинально взяла его руку, все поспешно дали место хозяину и его даме. Они стояли напротив принцессы Елены и ротмистра. Лотарь молчал; они составляли отличную пару, самую красивую и самую молчаливую среди танцующих.

Небесно-голубая юбка принцессы с шумом скользила мимо Клодины, она едва подавала ей свою ледяную, дрожащую руку, но Клодина ничего не замечала. Она только раз взглянула в лицо принцессы и заметила на нем величайшее презрение. Черные очи Елены жестко ее оценили.

Клодине это было неприятно, она вопросительно посмотрела на ротмистра, тот отвечал выразительным взором, полным упрека. Она гордо откинула голову, и, едва кадриль кончилась, спросила Лотаря, подавшего ей руку:

– Где Беата?

– В замке, – отвечал он.

Она поблагодарила и поспешно пошла туда. В большом вестибюле ради больной герцогини был накрыт стол для немногих избранных. Сквозь широко открытые двери виднелся освещенный сад, стол был окружен целой оранжереей. Драгоценные ткани Иоахима вперемежку с гербами и флагами красиво драпировали стены, ступени лестницы устилали прекрасные ковры.

Прозаичная Беата великолепно украсила помещение. Она стояла перед столом и в который раз повторяла наставления полудюжине лакеев. Клодина улыбнулась, видя, с каким послушанием эти люди относились к здоровой крестьянке, в одежду которой нарядилась сегодня строгая хозяйка дома. Она радостно всплеснула руками, завидев Клодину.

– Право, дорогая, – воскликнула она, – ты чудно хороша в своей одежде с того света! И как сохранилось платье прабабушки – даже серебро не потемнело.

Она похлопала кузину по щечке, поцеловала и, указывая на сверкающий стол, спросила:

– Хорошо ли, Клодинхен? С места ее высочества лучше всего будет виден фейерверк. Ты будешь сидеть немного ниже, эти двенадцать приборов предназначены для принцесс и их кавалеров. Остальные разместятся за маленькими столами в зале и в саду, как их устроит судьба, там стоят корзинки с билетами, я послушалась твоего совета.

– Прошу тебя, Беата, не сажай меня за герцогский стол, я лучше всего устроюсь где-нибудь в другом месте.

– Чтобы твоя герцогиня целый вечер дулась на меня? Нет, дорогая, этого не будет, съешь уж кислое яблоко. Кто станет твоим кавалером, я совершенно не знаю. Но, извини, мне надо еще зайти к экономке.

– Беата! – воскликнула Клодина и хотела схватить крестьянку за белоснежный рукав, но та уже исчезла за ковром, который отделял сегодня вестибюль от коридора.

Оставшись в одиночестве, Клодина нерешительно направилась к выходу, остановилась на площадке и посмотрела в сад. Она всего охотнее сейчас, даже в тоненьких туфельках, пошла бы по уединенной дорожке леса, которая привела бы ее в мирный, отделенный от света Совиный дом.

В саду раздавались звуки вальса, а у нее было так горько на душе. Невинная, она все-таки чувствовала себя смущенной. Клодина знала, что герцог взял назад свой отказ потому, что проезд великого герцога, с которым он должен был встретиться на ближайшей станции, не состоялся. Но она заметила на всех лицах странное выражение, заискивающее, любопытное, нескромное. Все были так предупредительны, отступали, когда подходил герцог, а барон увел ее от него так невежливо, так не по-рыцарски, как только возможно. Она сжала губы, горькая улыбка исчезла, уступив место обычному гордому выражению. Вдруг она подняла голову: странный звук, ворвавшийся в музыку, заставил ее прислушаться; откуда он шел – из дома или из сада? Звук походил на испуганный крик животного. Но теперь это был детский плач, он определенно несся сверху сюда вниз. Клодина быстро взбежала наверх, пробежала широкий коридор и вошла в открытую дверь, откуда неслись жалобные крики. Розовый свет качающегося фонаря слабо освещал комнату. Сначала Клодина увидела только ковер, на котором в беспорядке были разбросаны детские игрушки, и пустую кроватку с раздвинутым пологом. Комната показалась ей совершенно покинутой, плач замолк, ничто не шевелилось. Клодина внимательно осмотрела все вокруг, сделала еще шаг и оцепенела от ужаса: в широко открытом окне, но не на подоконнике, а на внешнем карнизе, сидел ребенок! Длинное платьице спутало ножки. Вероятно, девочке было страшно – она сидела спиной к пустоте и боязливо смотрела на вошедшую незнакомую даму. При малейшем движении она неминуемо должна была свалиться вниз.