Небо над Дарджилингом - Николь Фосселер Страница 44

– Мануфактура, – пояснил Невилл. – Здесь перерабатывают чайный лист. А в этих домиках живет большинство моих рабочих. Не считая сезонных, которые спускаются с Гималаев лишь на время уборки урожая. Пока здесь тихо, но через две-три недели закипит работа. Сотни и сотни человек будут трудиться от восхода до заката солнца.

Тропинка становилась все круче и уже, в воздухе витал тонкий чайный аромат.

– Говорят, чай вошел в употребление четыре с половиной тысячи лет назад, – начал рассказывать Невилл. – Последний божественный император Шен Нунг, научивший людей обрабатывать землю и давший им искусство врачевания, повелел своим подданным пить кипяченую воду. Как-то раз в жаркий день Шен Нунг устроился в тени раскидистого кустарника и поставил на огонь котелок, дабы утолить жажду. В этот момент ветер сорвал с куста три листика, и они упали прямо в воду, окрасив ее в нежный красновато-бурый цвет. Император нашел получившийся напиток на редкость вкусным и бодрящим. Так, согласно легенде, появился чай. – Хелена как завороженная внимала рассказу мужа в то время, как Шива и Шакти мерно шагали вверх по тропинке. – Япония, Китай и Корея имеют самые древние и богатые традиции, – продолжал Невилл. – Первые письменные свидетельства восходят к восьмому веку до нашей эры. За это время сложились сложные ритуалы приготовления и употребления этого напитка. В Европу чай попал в семнадцатом веке из Китая благодаря английским и португальским торговцам. Само английское название происходит от южнокитайского тай, или те. Не желая делиться с китайскими торговцами прибылью, англичане стали искать возможности собственного производства чая. Климатические условия говорили в пользу индийских колоний, и уже первые попытки показались многообещающими. Когда в 1826 году Британия подчинила себе Ассам, братья Брюс обнаружили здесь дикорастущий чай. Начались эксперименты, в ходе которых окончательно определились с месторасположением плантаций, и в 1839 году была основана компания «Ассам». Сегодня чай возделывают не только в Ассаме, но и в Бенгалии и на западе Гималаев. Однако ни один сорт не сравнится с дарджилингом, – гордо заявил Невилл. – Чай не любит крайностей, и дождей, и солнца должно быть в меру. Почему именно здесь и производятся лучшие сорта в мире. Это секрет холмов Дарджилинга.

Они достигли вершины, с которой открывался вид на волнующееся темно-зеленое море, и остановили лошадей. За чайными холмами темнели леса, переходящие в мерцающие вдали голубые скалы. Их снега отражали солнечный свет, делая его нестерпимо ярким. Ян озирал окрестности, задумчиво опершись на луку седла.

Здесь, наверху, было тихо. Разве отдаленный щебет птиц да легкий шелест ветерка в листве оживляли ландшафт. Вечный покой, которым веяло от этих холмов, лесов, долин, наполнял душу Хелены. Теперь-то она поняла, что имел в виду Мохан Тайид, когда называл Шинкару земным раем. Она знала, что сердце Яна тоже отдано этой земле, а вовсе не пустыням Раджпутаны. Ее же собственное сердце стало вдруг таким огромным, что, казалось, было способно вместить все.

Ян спешился среди чайных кустарников, едва достававших ему до пояса, и жестом повелел Хелене сделать то же самое. Он обеими руками погладил глянцевые листки, а потом сорвал молодой побег и вложил его в руку Хелены как драгоценность. Хелена почувствовала налитую соком зелень и вдохнула запах, чем-то напоминавший мускат.

– Это зеленое золото Индии, Хелена, – сказал Невилл, бережно, но крепко сжимая ее ладонь.

Она подняла лицо. Темные глаза Яна будто смотрели ей в самую душу, но этот взгляд наполнял ее теплом, быть может, впервые за все то время, что Хелена знала этого человека.

Это был длинный, тяжелый день – первый день в Шинкаре, которого так долго ждала и так боялась Хелена. Приветливость окружавших ее в доме людей быстро прогнала страх и смущение. С восхищением и не без некоторого удивления замечала Хелена, как толково налажено в Шинкаре хозяйство, и быстро почувствовала, что в качестве мемсахиб она здесь более чем желанна и от нее ждут не только изъявления капризов, которые нужно исполнять.

Часами изучала Хелена владения поварихи, дородной, но от того не менее проворной женщины в красно-фиолетовом сари, чей зычный, грубовато-ласковый голос перекрывал все другие звуки на шумной, пышущей жаром очагов кухне. Выбирая к обеду приправы, она поочередно поднесла к носу Хелены не меньше дюжины специй и после каждой выжидающе заглядывала в глаза. А потом принялась жаловаться на торговца рыбой, неожиданно взвинтившего цены, и намекнула, что хорошо бы мемсахиб поговорить с ним по-хозяйски. Подскочившая молодая служанка поинтересовалась, в какой посуде подавать ужин, белой или с голубой каймой, и сколько поставить на стол свечей. Хелена уже поняла, что эти люди прекрасно справлялись и без нее, однако сейчас охотно уступили ей свое право принимать решения. Хелена проинспектировала шкафы со спальными принадлежностями, столовым серебром и фарфором, восхищаясь красотой и изяществом обнаруженных там вещиц, и в отсутствие указаний со стороны Яна решила действовать на свой страх и риск. Вскоре она стала получать от этого удовольствие. Незадолго до обеда, приняв ванну и облачившись в бирюзовое сари, Хелена вышла в сад, чтобы срезать несколько веточек с нежными цветами, которые, как она полагала, будут хорошо гармонировать с фарфором и белыми свечами. По довольному выражению лица Яна она поняла, что не ошиблась.

Под вечер веки Хелены смыкались, а каждый мускул тела будто налился тяжестью. Однако, накинув поверх ночной сорочки пашминовую шаль, она все-таки решила выйти на веранду. Поднимающийся от холмов воздух был пронизан едва уловимым сладковатым ароматом. Подставив лицо ласковому ночному ветерку, Хелена сразу почувствовала облегчение.

– Устала?

Хелена улыбнулась. Она ожидала встретить здесь Яна. Он сидел в плетеном кресле, заложив ногу за ногу, и смотрел на нее сквозь серебрящееся в звездном свете облачко сигаретного дыма.

– Очень, – кивнула Хелена.

Он погасил окурок, поднялся и встал рядом с ней, опершись на перила.

– Я часто спрашиваю себя, правильно ли я сделал, что привез тебя сюда, и прихожу к выводу, что не ошибся.

Он замолчал, испытующе глядя на супругу.

Та чуть заметно кивнула.

– Я тоже так думаю.

Он поднял руку и намотал на палец прядь ее волос. На несколько мгновений остановился, любуясь, а потом поцеловал ее с необыкновенной нежностью. Руки Хелены сами собой легли ему на плечи, и она прильнула к нему, вдруг почувствовав, как далеки они были друг от друга все это время, хотя всегда находились рядом. Хелена не видела лица Невилла, но, когда припала к его губам, словно всем своим телом ощутила его улыбку. Он обхватил ладонями ее голову и заглянул в глаза.

– Я сразу понял, что ты дикая кошка.

Теперь его шепот сделался хриплым от желания, и следующий поцелуй был таким жарким, что Хелена застонала. Он поднял ее и понес в спальню.

Пробивающееся сквозь жалюзи утреннее солнце ложилось на постель золотыми полосками. Повернув голову, Хелена увидела крепко спящего Яна. Блестящие черные кудри падали ему на лицо, казавшееся во сне совсем молодым, покрытая темной растительностью широкая грудь мерно вздымалась. Хелена задержала взгляд на шрамах на левом плече. Легким, как взмах крыла бабочки, движением она откинула прядь волос, закрывавшую рубец на его щеке, и сердце снова кольнула жалость. «Я люблю тебя, Ян, – одними губами прошептала Хелена и сглотнула, смачивая внезапно пересохшее горло. – Я люблю тебя».