Весна для репортера - Максим Замшев Страница 44

– Мне пришлось поменять билет. Были дела. Всякие обстоятельства… Ты новости не смотришь?

– Как-то не до этого было. Сегодня столько клиентов! Недавно закончила.

– Ты где?

– Хочешь увидеть меня?

– Нет. Давай завтра. Я без сил. У меня такое произошло…

– Что? Тебя еще повысили?

– Я тебе перезвоню минут через десять. Хорошо?

– Но ты в порядке?

– Все расскажу. Не волнуйся.

– Буду ждать.

После этого короткого разговора настроение вконец испортилось. Я залез в меню телефона и поменял звонок с «Турецкого марша» на обычный сигнал. Моцарт мне надоел. Слишком навязчивый и беззаботный. Как мне теперь обращаться с Ларой? Любопытно, что она ничуть не обеспокоилась тем, что я не прилетел вовремя, попросту говоря, не обратила на это внимания, словно так и надо. А позвонила, скорей всего, из вежливости. Как я мог так долго заблуждаться, что нужен ей?

На лестничной клетке запах свежей выпечки. Неужели мама с бабушкой затеяли пироги?

– Мы пришли! – прокричал отец.

– Мыть руки и к столу, – мгновенно откликнулась мать.

Все почти как в детстве, когда мы с отцом откуда-нибудь возвращались, а мама ждала нас и готовилась побаловать чем-нибудь вкусненьким.

Сняв пальто, я прошел на кухню, где мама и бабушка усердно хлопотали. Обнял их. Они одновременно прижались лбами к моим плечам и замерли.

– Как здорово, что вы так быстро доехали, – запричитала бабуля.

Я шутливо попенял ей на нарушение режима: ведь с ее давлением никак нельзя бодрствовать в такой поздний час. Бабушка только задорно хохотнула в ответ. Мама непривычно раскраснелась и выглядела оживленной. Такой я давно ее не видел. Она предупредила меня и отца строго-настрого, что через пять минут все будет на столе и опоздавшие пусть не рассчитывают на снисхождение.

Зайдя в свою комнату, я зажег прикроватную лампу, поставил сумку на пол, переоделся в домашнюю одежду, открыл форточку, чтобы проветрить перед сном. Флэшку я положил в ящик тумбочки и на всякий случай задвинул ее поглубже. Но потом снова вытащил и принялся разглядывать, словно на этом крошечном, умещающемся на ладони носителе что-то можно было рассмотреть. Ну вот. Я в Москве. Не открывать и никому не показывать до эфира! Но самому-то можно ознакомиться? Нет. Не буду. Что от этого изменится? Не я отвечаю за ее содержание. А если Кабанов потребует показать ему перед программой? Скорей всего, так оно и будет. Придумаю что-нибудь. Поздно уже. Уже за полночь. Стоп! Ведь Лариса звонила не больше четверти часа назад. А что она так поздно делала в парикмахерской? Она, помнится, уверяла меня, что только освободилась. Их салон перевели на круглосуточный режим? Вряд ли. Похоже, моя девочка, моя бывшая девочка мне врет. Но зачем? Даже любопытно проверить, отреагирует ли она как-то, если я пропаду на время для нее. Будет или она умирать от нетерпения и тревоги или спокойно уснет? А Кабанов каков? Ни слуху от него, ни духу. Наверняка видел мой звонок. И не один. И даже не перезвонил. Полагает, что это нормально? Увлечен чем-то более важным? Или Гена его уже обо всем проинформировал. Если протрезвел, конечно… Я набрал номер Кабанова еще раз. Он снова был вне зоны доступа.

Я закрыл флэшку в ящике и вздохнул с облегчением.

За столом мы сидели недолго. Никто не расспрашивал меня о поездке, будто я отлучался к другу на дачу, а не в город, где, мягко говоря, неспокойно. Отец выпил несколько рюмок коньяка и весь как-то обмяк, расплылся. Не дождавшись чаю, он удалился в спальню. Когда мать разлила заварку по чашкам, я вспомнил о приобретенном мной киевском торте и сразу же сказал ей. Как же мама обрадовалось ему!

– Неси быстрее. Что же ты раньше молчал?

Мы все отведали по большому куску. Торт не подкачал. Можно было бы решить, что ужин прошел идеально, если ли бы один раз я не поймал встревоженный взгляд матери, говоривший, что она частично в курсе моих киевских проблем. Отец наверняка строго-настрого запретил ей вмешиваться, и она безупречно исполняет свою роль.

От Ларисы ничего. Наверное, оскорбилась, что я обещал перезвонить и обманул. Ну и хорошо. У меня есть Нина.

После того, как чай был выпит, я ушел к себе.

* * *

Разбудил меня шум за окном. Какой-то автомобиль безостановочно изрыгал сигнализацию. Я чертыхнулся, ожидая, что звуки прекратятся и мне удастся еще немного поспать, но не тут-то было. Они нарастали, множились, издевательски меняя высоту и последовательность. Это продолжалось так долго, что стало невыносимым. Но только я вылез из-под одеяла и поплелся закрывать форточку, все стихло. Закон подлости.

В прямоугольнике окна свет ликовал, переливался, а внутри становился мягче, оттеняя так давно знакомые мне предметы мебели, прихотливый рисунок обоев. Эх, в такое-то утро да никаких бы забот! Но у меня все не так. Мне предстоял сложный день.

Я лег поверх одеяла. Задумался.

Мой коллега исчез, и, возможно, его уже нет в живых. Я разочаровался в любимой девушке, которую мыслил свой невестой. Мои отношения с отцом погрузились в полный туман, хотя еще три дня назад к этому не было никаких предпосылок. А на работе вообще сегодня может неизвестно что начаться, после того как я обнародую сенсационные разоблачения, никому до этого их не показав. Кстати, надо придумать, как это устроить и возможно ли это вообще?

Я накинул халат и вышел из комнаты. Пора собираться на работу. Эфирное пространство жаждет моих разоблачений. Хотя странно, что мне никто не звонит с канала. Когда они планируют мой эфир? Это будет спецвключение или в выход обычном режиме? Все же насколько спокойней мне было жить, когда я приходил на работу в свою смену, редактировал найденные продюсером новости и ставил их на ленту. Но туда уже не вернуться, в ту жизнь, в те ощущения. Мое прежнее бытование похоже на дом, из которого ты уехал и куда вселились другие люди, тем самым отменив твое даже гипотетическое возвращение.

На кухне мама и бабушка увлеченно что-то обсуждали. Последнее время я замечал, что они беседуют так, словно хотят наговориться и восполнить что-то утерянное между ними.

Бабушка мало принимала участия в моем воспитании. Она до самого последнего времени жила отдельно от нас. Ее муж – не родной мамин отец, а отчим, служил в ВДВ и осел с женой недалеко от последнего места своей службы, в Пскове. Отношения межу матерью и отчимом были не просто натянутым, она его ненавидела, считал солдафоном и грубияном. Гостили мы у них один раз, и то очень недолго. Один или два дня. Помню, не родной мой дедушка пытался научить меня, девятилетнего, строевому шагу. У меня ничего не выходило, я плакал, он злился и орал на меня, что я тряпка, пока мать не спустила на него всех собак и не увела меня из его комнаты. Он скончался не так уж давно, но мать его никогда не поминала. Один раз, после того как бабушка переехала к нам, я случайно стал свидетелем того, как она около портрета мужа тихо выпила рюмку водки…