Love of My Life. На всю жизнь - Луиза Дуглас Страница 45

Теперь, когда мне не нужно было ходить в школу, а найти работу в Портистоне тоже не представлялось возможным, у меня было слишком много свободного времени. Аннели готовилась к выпускным экзаменам, и хотя она никогда бы не отказала мне в общении, я понимала, что с моей стороны было бы непорядочно загружать ее своей скукой. Иногда я часами бродила по улицам и тропинкам Портистона, скромно потупив взгляд и всем своим видом изображая раскаяние. Обычно я сбегала из дома, когда там были мать и мистер Хэнсли. Независимо от того, что они делали — смотрели телевизор или проводили одно из своих заседаний, дом выглядел серым и безрадостным. Здесь всегда было слишком тихо, никогда ничего не происходило и никогда ничего не менялось. Каждая следующая неделя была похожа на предыдущую: холодное мясо по понедельникам, рубленый бифштекс по вторникам, картофельная запеканка по средам, сосиски по четвергам, рыба по пятницам, сэндвичи с сыром по субботам и кусок мяса по воскресеньям. Все это было так же неизменно, как лоснящиеся костюмы мистера Хэнсли, поджатые губы матери, ее бесформенная стрижка и стареющее лицо. Они сознательно лишали себя даже самых невинных удовольствий. «Хочешь печенья?» — «Хочу, но не буду». — «После новостей будет интересная передача. Тебе понравится». — «Но посмотри на часы. Уже почти десять. Мне пора уходить». Они постоянно отказывали себе во всем и соревновались в самоуничижении. Взять из кастрюли последнюю картофелину считалось проявлением жадности, в результате вкусные кусочки еды выкидывались на помойку. Никто никогда не ходил смотреть на закат, потому что всегда нужно было мыть посуду или убирать со стола. Они отказывали себе во всем, что считали мотовством. Например, в плитке шоколада или баночке крема для рук. О людях, которые придерживались других взглядов на жизнь, мать и мистер Хэнсли говорили исключительно в пренебрежительном тоне. В нашем доме никогда не было ни милых безделушек, ни красивых вещей. Каждый предмет имел практическое применение. И только от меня не было никакой пользы.

Но время шло, и моя жизнь постепенно налаживалась. Мне удалось получить работу в универмаге «Уосбрукс», в Уотерсфорде. Это было чудесно. Каждый день, кроме воскресенья, я садилась на ранний утренний автобус и уезжала из Портистона. Мне нравилось заходить в большое красивое здание универмага через служебный вход, нравилось проходить через зону доставки, где разворачивались грузовики, нравилось здороваться с охранником. Это был сикх по имени Гарт, и он всегда угощал меня фруктовой ириской. Вскоре работа стала ассоциироваться у меня со вкусом этих конфет. Мне нравились раздевалки, где у меня был свой шкафчик и где женщины-продавцы сплетничали, смеялись и обменивались вещами. Я чувствовала себя членом стаи беспечных надушенных птичек. Мои старшие коллеги взяли меня под свое крыло. Они показывали мне, как лучше закалывать волосы, учили красить ногти бледным лаком и советовали купить туфли на низком каблуке, чтобы поберечь ноги. Они совсем не знали меня, но это не мешало им относиться ко мне с симпатией. В обеденный перерыв, когда мы сидели в столовой и ели сыр с булочками, женщины подшучивали над мужчинами и совершенно свободно говорили о сексе и контрацепции. Они много ругались. Думаю, что моя мать и мистер Хэнсли сочли бы их вульгарными, но они были щедрыми, добрыми и благожелательными. На работе, в своей форменной синей юбке, белой блузке и кардигане, я была среди друзей и чувствовала себя абсолютно счастливой. Единственное, что омрачало мое счастье, — это необходимость возвращаться домой.

Я была неквалифицированным продавцом, и меня не стали закреплять за каким-то конкретным отделом, предоставив возможность учиться. Я переходила из отдела в отдел, осваивая тонкости профессии, но я никогда не заходила в парфюмерные секции, где работали девушки с безупречным цветом лица, а также в те отделы, работа в которых требовала каких-либо специальных знаний. Тем не менее постепенно я начала узнавать массу полезных вещей. Вскоре я уже могла с одинаковой уверенностью продемонстрировать покупателю, как работает миксер, и обсудить с будущими родителями достоинства и недостатки различных колясок. Я знала, какая тесьма подходит к той или иной ткани и какая шляпка сочетается с теми или иными перчатками. На работе для меня не существовало неразрешимых проблем. Если я не знала ответа на какой-то вопрос, мне достаточно было всего лишь спросить у коллег.

Я экономила, как могла, но мать, со свойственной ей практичностью, брала с меня плату за питание, да и проезд на автобусе тоже был не бесплатным. Кроме того, у сотрудниц «Уосбрукса» существовала традиция заходить после работы в ближайший паб, и на это тоже нужны были деньги. Я с тоской думала о том, что пройдет целая вечность, прежде чем мне удастся скопить достаточно денег для того, чтобы снять квартиру в Уотерсфорде. Поэтому, когда хозяин паба предложил мне подрабатывать у него несколько вечеров в неделю, я с радостью согласилась. Во-первых, теперь я почти не бывала дома, во-вторых, мне приносила удовольствие эта работа. Хозяин и его жена были веселыми доброжелательными людьми, я хорошо зарабатывала и нравилась клиентам. Свои чаевые я складывала в пустую кружку из-под пива, которую прятала под стойкой.

Работая в пабе, я держала своих поклонников на расстоянии, избегала флирта с любым мужчиной среднего возраста, опасаясь того, что он может оказаться моим отцом. Для меня это была своего рода игра. Я смотрела на мужчину и задавала себе вопрос, хотела бы я иметь такого отца или нет. Мне не терпелось поскорее увидеть Линетт и поделиться с ней своим секретом.

Итак, жизнь налаживалась, я становилась все более независимой и с нетерпением ожидала того дня, когда наконец смогу переехать из Портистона в Уотерсфорд. А потом, в один из дней октября, когда я работала в отделе для молодоженов, туда зашли Анжела и Натали.

Они искали свадебное платье. Направившись прямо к манекену, они стали ощупывать атласные юбки и расшитый блестками шлейф. Я впервые видела Натали оживленной. Ее обычно безжизненные глаза сияли от возбуждения, когда они с Анжелой ворковали у манекена. Меня они не заметили.

В тот день я работала вместе с одной очень милой женщиной по имени Джин.

— Что с тобой, Оливия? — спросила она. — На тебе лица нет.

Закусив губу, я кивнула в сторону Анжелы и Натали.

— Эти две женщины. Я бы не хотела их обслуживать.

Джин нежно сжала мой локоть.

— Успокойся, малышка. Я о них позабочусь. А ты займись платьями подружек невесты. Мне кажется, что они не очень выигрышно смотрятся в витрине.

Я с благодарностью отошла к витрине и начала поправлять диадемы и букеты искусственных цветов. В этом не было никакой необходимости, но я должна была чем-то себя занять, чтобы не видеть того, что происходит всего в каких-то шести метрах от меня. Но я не могла заткнуть уши, и до меня все равно долетали отдельные слова и фразы, произносимые высоким монотонным голосом Анжелы. Эти слова казались мне такими же легкими и блестящими, как материал для свадебных платьев: «принцесса», «красивая», «аппликация», «нижняя юбка», «диадема», «мечты», «самый-счастливый-день-в-твоей-жизни».

Любая невеста, готовящаяся к свадьбе, обычно проводила в «Уосбруксе» несколько часов, примеряя разные платья, туфли, фаты и украшения. Натали не стала исключением. И все это время я старалась держаться от нее подальше. Я как раз наводила порядок в крохотных ящичках с аксессуарами, когда мое внимание привлекла печальная беременная молодая женщина, которая пришла в магазин в сопровождении матери. Плотно поджатые губы и мученическое выражение лица этой дамы делали ее невероятно похожей на мою мать.