(Не) брать! - Ольга Цай Страница 45

— Слон, этих двоих в разделочную, я сейчас буду.

Тот молча выволок двух обмороков. Глеб же повернулся к Рябому.

— Говорят, Бог любит троицу. Хочешь присоединиться?

Рябой помотал головой.

— Ты обидел мою женщину. Сука, мою! — подошел вплотную.

— Руку клади, — указал на стол.

— Глеб Аркадьевич, я…

— Я не повторяю дважды.

Тот положил трясущуюся руку на стол.

Орлов достал наточенный нож, который отец ему подарил на шестнадцатилетие и с которым никогда не расставался. Одним уверенным движением перерезал фалангу мизинца, отделяя ее. Рябой заорал, выдернул окровавленную руку, прижимая к себе.

— Слушай сюда, ублюдок. Это предупреждение. У тебя неделя — принесешь четыреста тысяч. Ты ж за двести хотел продать, да? Думаю, справедливо, что если будет четыреста. Да, Сережа?

Но тот скулил, прижимая руку к себе.

— Я не слышу ответа.

— Д-да.

— Вот и ладненько. Да, и за каждый день просрочки минус палец. У тебя, — помолчал, — двадцать дней.

Пошел на выход, остановился, обернулся.

— И говорить, что я тебя из под земли достану, думаю, не надо.

Открыл дверь и вышел.

Его внутренний зверь получил аперитив, а теперь требовал перейти к основному блюду. Быстрым шагом двинулся к машине, впрыгнул и погнал в сторону разделочной. Так они называли бывший разделочный цех, для чего предназначался он теперь понятно и так, без слов.

Через час Глеб парковался около здания администрации рынка. Долго смертники протянуть не смогли, но он с наслаждением слушал их крики, мольбы и стоны, собственноручно выбивая их. Теперь на две мрази в их городе меньше. Они сполна заплатили за свою ошибку. И Орлов прекрасно понимал, что Рябой будет следующий, такие деньги он навряд ли достанет, но его это волновало меньше всего. Он тронул его женщину! Его!

***

Я сидела в кабинете Глеба, с нетерпением ожидая его прихода. Думать, что происходит сейчас в том заброшенном здании я не хотела. Да и плевать. Пусть сам решает, что делать с этими тварями.

Теперь осталось поговорить с Орловым и убедить его. Но вот в чем именно убедить я не знала. Теперь не знала. Тот спектр чувств, который прошел сквозь меня за сегодняшний день встряхнул не на шутку, заставляя по другому посмотреть на Глеба и на меня саму. Он сказал "моя женщина", и черт побери, да! Его! Я его женщина! Я хочу быть его женщиной! Его сила, которая даёт чувство защищенности, даёт чувство, что ты, действительно, просто женщина — все это подталкивало меня к принятию единственного, такого правильного решения.

Наконец-то дверь открылась и вошел он. Остановился, выдохнул, подошел, взял за руку, поднимая меня с кресла.

— Поехали, — коротко бросил.

Сопротивляться я не хотела. Знала, что так правильно. Молча сели в машину и так же в тишине доехали до его дома. Дома, в котором, как я наивно предполагала, больше никогда не окажусь.

Он снял с меня куртку, разделся сам и повел наверх. Все молча, без лишних слов, без каких либо мыслей, сомнений. Не останавливаясь в спальне, зашли в ванную комнату. Он быстро скинул с себя одежду, аккуратно, как фарфоровую куклу раздел меня, включил душ, легонько подтолкнул и встал сзади. Я закрыла глаза и с наслаждением ощутила как струи воды опускаются мне на голову, плечи, стекают вниз по телу, унося с собой треволнения сегодняшнего дня. Слегка касаясь, нанес на мое тело гель для душа, не заостряя внимание на тех частях тела, которые требовали его прикосновений. Смыл пену, выключил краны. Взял с держателя полотенце и аккуратно принялся вытирать мое тело. Я же посмотрела на его сосредоточенное лицо: губы сжаты, глаза неотрывно и деловито следят за собственными руками. Он это делает так привычно, так до безобразия правильно, будто делал это всегда.

Наспех вытер себя и мы покинули ванную. В спальне Глеб прошел к шкафу, одел домашние штаны, мне же протянул рубашку.

— Держи. Оденься.

Я в недоумении взяла протянутую вещь. Он что не будет, то есть мы не будем?… Но поспешно оделась.

Глеб подошел к кровати, откинул одеяло.

— Ложись. Тебе надо отдохнуть.

Я послушно легла. Он укрыл меня, как маленького ребенка, и направился к двери.

— Ты куда?

— За аптечкой, — не поворачиваясь, сказал и вышел.

Вернулся через минуту с тюбиком крема. Присел на краешек кровати и едва касаясь, очень нежно стал наносить мазь на мою губу и скулу, избегая смотреть мне в глаза.

— Глеб, — позвала я, перехватывая его руку. И только тут увидела, как стесаны костяшки на его пальцах. Забрала тюбик, выдавила чуть прохладную каплю на палец, легонько касаясь, повторила его действия.

— Не надо, — резко выдохнул он, поднимаясь и направляясь на выход. — Спи.

Вышел и закрыл дверь. Мне казалось я не засну, не смогу. В голове не укладывалось все то, что произошло сейчас. Он не тронул меня, он переживал, — подумала и улыбка коснулась моих губ. Через пять минут я провалилась в беспокойный сон.

***

Еле сдержал себя, чтобы не остаться рядом с ней, но понимал — ей досталось. Понимал, что из-за него. Орлов осудил всех виновных, вынес приговор и сам привел его в исполнение. Но кто накажет его? Сегодня, когда увидел ее там, в этой вонючей комнате, перепуганную, когда разглядел на ее лице следы от ударов, одному всевышнему известно, как он смог себя сдержать, чтобы тут же без разбора не прирезать всех, кто был причастен. Тронули не просто знакомую, а его женщину, которая ему очень и очень дорога. Он и за меньшее убивал. Но как же она была права, когда обвиняла его во всем. Если бы он отпустил ее, как она просила, оставил, ничего бы этого не произошло. Понимал, сука, ведь понимал, что надо дать ей свободу, оставить. Но не мог. Тогда не мог. А теперь? Сможет?

Прошел в зал, надел перчатки и принялся отводить душу так, как умел. Бил грушу, с каждым ударом пытаясь подвести себя к правильному решению. Удар — надо сделать усилие, удар — надо отпустить, удар — это правильно, удар — у нее своя жизнь, удар — он сдохнет без нее, удар — «ее голову пришлют тебе на обед», удар, удар, удар. Медленно сполз по стене зала, обхватил голову руками. Что делать? Что, мать твою, теперь делать? Что?

Не знает, сколько просидел. Встал и, снимая перчатки, прошел к дорожке — надо вымотать себя, может, мозги прочистятся.

Через два часа интенсивной тренировки весь мокрый он вышел из зала, поднялся проверить Полину. Подошел к кровати, остановился, вглядываясь в ее лицо, представил, что больше не увидит и захерело, прямо вот так вот. Решение пришло сиюсекундно: нет, он не сможет быть без нее, он сможет ее защитить, он все исправит, убедит ее. Знает, что девушку тянет к нему так же, как его к ней, и сама боится своего влечения. Он не слепой — видит.