Искусство обольщения - Кэтрин О'Нил Страница 45

– Ты сумасшедший.

– Родинка, Мэйсон. – Он схватил ее за запястье и развернул боком к себе. – Ты забыла о родинке. О той самой железной улике.

Господи! Она действительно о ней забыла. Увидеть она ее могла только в зеркале, и тогда, работая над портретом, она пользовалась зеркалом. И больше о ней не думала. Какая непростительная глупость!

– Ты глупец, – сказала Мэйсон. – У всех Колдуэллов есть эта родинка.

Ричард неторопливо одевался, заставляя ее чувствовать себя еще более беспомощной в своей наготе.

– Брось, Мэйсон. Вероятность того, что у сестер родинка в одном и том же месте и той же формы – одна на миллиард.

Но Мэйсон не желала сдаваться.

– Кто сказал, что это автопортрет? Фальконе так его назвал, и что с того? На самом деле Мэйсон рисовала меня. Я просто не стала тебе этого говорить, потому, что ты так поверил в то, что это она, что я не захотела тебя разочаровывать. Но на самом деле это я.

Ричард не смог сдержать улыбки.

– Да, ты действительно достойный противник. Чудесная оборонительная тактика, должен признать. Но ты оступилась не только в этом. Есть еще один момент, и весьма существенный – твои ресницы. Все знают, что у Мэйсон были необыкновенно длинные ресницы. Которые, как я должен заметить, отчетливо видны на портрете. А у Эми ресницы, наоборот, довольно короткие. Но произошла весьма странная вещь: за то время, пока мы с тобой знакомы, ресницы приобрели свойство отрастать. Вначале я подумал, что мне это кажется. Но потом совершенно внезапно они снова стали короткими. Что может означать только одно – ты их подрезаешь. И я хочу спросить, с какой стати женщине себя уродовать?

Мэйсон все равно не желала сдаваться.

– Ресницы – тоже семейная черта. Мне просто не нравятся длинные ресницы. Тебе это не приходило в голову, грязный ублюдок?

Ричард продолжил как ни в чем не бывало:

– Но все стало еще более очевидным, когда ты попыталась нанести мне ответный удар. Я понял, что ты под меня копаешь. Каким-то образом тебе удалось выяснить, что я агент Пинкертона. Полагаю, это дело рук Эммы, не иначе. Так что ты начала собирать информацию, которую могла бы против меня использовать. Эта мерзкая мартышка. Кто еще мог бы раздобыть это чудовище, если не та, чья лучшая подруга работает в цирке?

– С чего бы мне не попытаться нанести ответный удар и узнать о тебе правду, если мне стало ясно как день, что все, что ты мне говорил – сплошная ложь?

– Насчет обезьяны – это был умный ход, творческий, можно сказать, – продолжал Ричард, – но с гипнотизером случился настоящий фарс. Сесть в такую лужу! Ты на самом деле считаешь, что я настолько слабоволен, что позволю тебе прибрать меня к рукам? Я едва удерживался от смеха. Да здравствует Франция! Вот уж смех, да и только. Ты считаешь меня болваном?

У Мэйсон сердце упало в пятки.

– Выходит, все, что ты мне говорил, ты говорил лишь для того, чтобы затащить меня в кровать и увидеть мою родинку?

Ричард был уже полностью одет. Вынув из кармана часы и взглянув на них, он сказал:

– Пора.

Он подошел к кровати, отстегнул наручник от изголовья и стал наблюдать за тем, как Мэйсон одевается. Она дрожала от обиды, унижения и гнева.

– Ты поплатишься за то, что сделал. Я подам на тебя в суд. На тебя и на твое агентство в Чикаго. Я подам в суд на всех, кто тебе помогал. Ты еще об этом пожалеешь.

Когда они подошли к двери, Ричард защелкнул наручники на обеих ее руках.

– Сожалею, что вынужден применить такие меры, но противника никогда не следует недооценивать.

– Я бы тебя с радостью придушила, если бы могла.

– Ах, – с холодной улыбкой заметил Ричард, – никто так не бесится при поимке, как завзятые мошенники.

Мэйсон развернулась, чтобы ударить Ричарда ногой, но он вовремя отступил.

– Думаю, сегодня мы не станем проходить через фойе, а воспользуемся иным выходом.

Он прошли четыре лестничных пролета и оказались у черного хода. По дороге они наткнулись на коридорного, который едва не подпрыгнул, заметив наручники на даме. Мэйсон никогда в жизни не испытывала такого унижения.

– Любовные игры, – пояснил Гаррет, любезно кивнув пареньку, словно ситуация была самой естественной.

Мэйсон удивилась, увидев у выхода карету, явно их поджидавшую.

– Ты чертовски самоуверен, – процедила она сквозь зубы.

– Я оставил консьержке несколько распоряжений. Как видишь, этот вечер я спланировал заранее.

Карета тронулась вдоль авеню Опера в направлении Префектуры полиции. Мэйсон забилась в дальний от Ричарда угол. Страх цепко держал ее в объятиях.

– Представим на минуту, что ты сможешь убедить власти, что я выдавала себя за мою сестру. Как ты думаешь, как они со мной поступят?

– Трудно сказать. За мошенничество и обман, я думаю, могут дать восемь—десять лет тюрьмы. Но французы, как ты знаешь, могут быть весьма суровыми при назначении наказания и бывают довольно мстительными в отношении тех, кто водил за нос столь важных людей. Они могут решить, что для острастки следует примерно наказать преступника, и назначить гораздо более серьезную меру.

Только сейчас Мэйсон осознала, что самое страшное уже происходит. И это сознание парализовало ее. Весь оставшийся путь она проделала, тупо уставившись в окно.

Вскоре они приблизились к Пале-Рояль, но вместо того чтобы повернуть налево на улицу Риволи, где располагалась Префектура, карета затормозила и остановилась.

– Мы на месте, – сказал Ричард. Мэйсон огляделась.

– Лувр?

– Вы весьма проницательны. Выходите.

Мэйсон вышла из кареты. Как это нелепо, оказаться в наручниках у входа в величайшую в мире сокровищницу искусства.

– Пожалуйста, поднимитесь наверх.

Ричард подтолкнул ее, чтобы вывести из ступора. Сейчас, должно быть, было уже за полночь, но у входа стоял охранник. При их приближении он слегка кивнул Ричарду и открыл перед ним дверь.

– Что происходит? – спросила Мэйсон.

– Идите вперед.

Они пустились в путь по длинному коридору, стены которого были увешены картинами Пуссена, Буше и Фрагонара, едва различимые в лунном сиянии, лившемся со стеклянного куполообразного потолка. За поворотом их ждал еще один охранник. Не выразив никакого удивления присутствием посторонних, он передал Ричарду ключ.

– Пожалуйста, не останавливайтесь, – сказал ей Ричард.

Они прошли по еще одному коридору, и шаги их отдавались эхом в громадном и пустом храме искусства. Странное чувство охватывает того, кто прогуливался здесь ночью. Было ощущение, что тишина полнится призраками. Громадные картины, на сей раз художников Возрождения, в жутком сумраке казались окнами в иные, потусторонние миры.