Бриз для двоих - Полина Поплавская Страница 45

– О, нет! Тебе даже идет.

Господи, как она постарела! Теперь ей вполне можно дать ее семьдесят пять. Что делает болезнь!

– Знаешь, я хочу прогуляться, – сказала Эмили. – Но в последнее время я гуляла в компании и успела привыкнуть к этому. Ты сможешь меня сопровождать?

– Конечно!

Фрэнк помог ей подняться и спустился вниз. Вскоре Эмили позвала его. Она стояла наверху, держась за перила, и в том, как она стояла, было столько неуверенности в собственных силах, что у него защемило сердце. Фрэнк привык видеть ее легко, чуть ли не вприпрыжку спускающейся по этой лестнице и теперь был почти поражен произошедшей с нею переменой. Он был совсем не готов к тому, что Эмили может заболеть, ослабеть, может нуждаться в помощи и уходе. Он бегом поднялся к ней и подал руку. Эмили оперлась на нее и, осторожно ступая, стала спускаться.

Боже, она здесь просто чахнет в одиночестве! А эта девушка, то ли сиделка, то ли секретарша, возможно, она старательно отрабатывает свои деньги, но ведь она чужая ей. Правда, он еще до разрыва с Шарлоттой знал, что Эмили нездорова и лежала в больнице, но известие о том, что она уже дома, тогда его совершенно успокоило. Он не мог представить ее такой – старой, почти беспомощной…

Они гуляли около часа, и Эмили все тяжелее опиралась на его руку.

– Честно говоря, я не ожидала, что ты приедешь, – говорила она, глядя на еще по-летнему синее небо. – Тебе самому плохо, я знаю…

– Что за ерунда? Почему мне должно быть плохо?

– Не лукавь, Фрэнки, – Эмили покачала головой. – Тут не требуется особой наблюдательности.

Он промолчал.

Когда они вернулись в дом, Эмили сразу же направилась к телефону.

Положив трубку, она задумчиво проговорила:

– Значит, действительно уехала…

– О ком ты? – спросил Фрэнк.

– Джуди… ну, девушка, что работает у меня, уехала.

– И что? – не понял он. – Ты не знала об этом?

– Представь себе, нет. Я ее видела сегодня утром, за час до твоего приезда, и она ничего мне не сказала. А потом Берта передала мне записку. Оказывается, Джуди собралась проведать мать и посчитала, что этот момент самый удачный, раз я буду не одна…

– Так, может быть, она права? – Фрэнк был удивлен тем, что Эмили явно расстроена. – Хотя, конечно, она должна была договориться с тобой заранее.

– Не в этом дело! – с досадой произнесла Эмили. «А в чем?» – хотел спросить он, но сдержался. За время его отсутствия в жизни Эмили появился новый человек, и всем прочим пришлось потесниться, это ясно. Он вспомнил женский голос в телефонной трубке. Это был голос человека, обеспокоенного состоянием Эмили и даже имеющего право вмешиваться в дела хозяйки. Что-то похожее на ревность шевельнулось в душе Фрэнка. Раньше, когда он приезжал, все внимание обычно было направлено на него. А сейчас Эмили, кажется, предпочла бы компанию девушки, которая заботится о ней за плату и при этом позволяет себе хозяйничать в доме. Старые одинокие люди вечно заводят себе какие-то игрушки: внуков, животных, растения или совершенно невозможных друзей. Какая-нибудь сиделка может настолько втереться в доверие хозяйки, так влезть ей в душу, что родственники раскрывают рты от изумления, ознакомившись с завещанием. Но Эмили всегда была здравомыслящим человеком, и вряд ли болезнь так быстро могла превратить ее в выжившую из ума старуху.

– А что это за девушка, Эми? – спросил Фрэнк.

– Что за девушка? – Фрэнку показалось, что Эмили как-то лукаво взглянула на него.

– Это совершенно невинный интерес, – улыбнулся он. – Почему ты вечно подозреваешь меня в донжуанстве?

– Потому что ты и есть Дон Жуан.

– Да Господь с тобой!..

– Ну-ну… – ироничная улыбка морщила ее губы. – А девушка… Надеюсь, ты скоро сам ее увидишь. Только, боюсь, она не в твоем вкусе.

– Я вижу, что моя репутация безнадежно испорчена! – искренне возмутился Фрэнк.

Джуди стояла на смотровой площадке Эмпайр-стэйтс-билдинг и пыталась вспомнить все, что знала об этом городе, американском городе-мифе, Нью-Йорке.

Нью-Йорк… Он же Нью-Амстердам… Трехсотлетний юноша, обладающий самой запоминающейся внешностью, чье лицо никогда не спутаешь ни с каким другим. Где-то внизу на огромном пространстве стоят десятки небоскребов, между ними несутся крохотные игрушечные автомобильчики и снуют какие-то букашки… Взгляд ее скользил: Ист-Ривер, Бруклинский мост, Гудзон с его пристанями и пароходами… Джуди смотрела на этот город-спрут, и в ее глазах блестели слезы. Так же, обвеваемая ветром, она стояла когда-то на вершине горы в Аппалачах, и ее длинные рыжеватые волосы тоже летели куда-то…

За два дня, проведенные в Нью-Йорке, она успела начисто забыть о том, что здесь может находиться Рэй, что ее поездка как-то связана с мыслями о нем. Теперь ей казалось, что она всю жизнь мечтала побывать здесь, и вот, наконец, мечта сбылась. Слишком давно она никуда не ездила. Поездки к маме и Джулии в счет не шли – это было свиданием с родными, но не встречей с мечтой, с самой собой – той, что когда-то влюблялась в незнакомых людей и пейзажи, на мгновение выхватив их взглядом из окна машины…

Джуди вдруг поняла, что она страстная путешественница, ей захотелось увидеть все страны, все города. Увидеть Мексику! Одной, без Рэя. Разве для этого нужны провожатые? А потом поехать в Европу… Куда бы ей хотелось прежде всего? Ах, не все ли равно?! Англия, Франция, Испания, Италия – каждая из стран манила ее из своего дальнего далека… А услышать скандинавскую речь? Полюбоваться на австралийские просторы?

Она шла по Бродвею, ела мороженое в Таймс-сквере, ехала в такси по улицам Бронкса и Бруклина, а мысленно уже гуляла по Мадриду, переплывала Ла-Манш, нацеливала фотоаппарат на прыжок кенгуру, подобный полету…

И в то же время она наслаждалась Нью-Йорком, стараясь навсегда запечатлеть его на фотопленке своей памяти. Люди-букашки, коробки небоскребов внизу, блеск гудзонской воды… И прогулка ранним утром – разве найти лучшее время суток для неторопливой пешеходной прогулки? – по каким-то улицам в районе гудзонских доков: она уже решила, что заблудилась, пробираясь вдоль бесконечных заборов каких-то складов и вздрагивая при виде выскакивавших прямо под ноги ободранных кошек, – как вдруг, свернув в какую-то улицу, облегченно вздохнула, увидев все тот же Эмпайр-стэйтс-билдинг. Он был еще окутан утренним туманом, но самые верхние этажи уже розовели от солнца, поблескивали окнами, а вокруг еще несколько громад ждали, когда же солнце дойдет и до них, а внизу, в ущельях, было прохладно, в них таяли предрассветные сумерки… Она долго стояла перед этим зрелищем, как вкопанная.

И так же на следующий день она замерла на Пятой авеню перед Музеем Гугенхейма. Джуди никогда не считала себя поклонницей конструктивизма, но эта громадная белая, расширяющаяся кверху железобетонная спираль показалась ей прекрасной, совершенной. Она поднялась на лифте на самый верх и стала спускаться оттуда по спирали, неожиданно оказавшейся галереей с внутренним двором. Картины, висящие на кронштейнах, словно парили в воздухе на белом фоне стены. Сезанн, Модильяни, Пикассо, Леже, Клее, Кандинский, Бранкузи… Джуди была счастлива от увиденного. Этот музей, в котором столько света, воздуха, зелени, где так просторно и легко этим картинам и скульптурам, совершенно покорил ее.