Дорога ведет назад - Кришан Чандар Страница 45

— Так зачем же ходишь сюда? — дрогнувшим голосом спросила Лачи.

Гуль не ответил.

Взглянув на свою руку, Лачи сказала:

— Смотри, дикарь, как ты меня исцарапал своими когтями!

И верно, на золотистой, цвета сандалового дерева коже Лачи остались среды его ногтей, а местами даже сочилась кровь. Гуль вздрогнул. Ему хотелось сжать Лачи в объятиях, он уже потянулся к ней, но тут же отодвинулся, рванул себя за волосы и, как в прошлый раз, ничего не сказав, стал спускаться по ступеням.

Лачи засмеялась, сначала тихо, потом все громче и громче, и Гулю послышалось в этом смехе презрение. Он побежал, прыгая через рельсы, и скоро исчез за товарным составом, ожидавшим погрузки.

Лачи перестала смеяться. Она медленно приблизила к глазам руку, на которой ясно проступали следы ногтей Гуля, похожие на молодой, только что народившийся месяц, и вдруг прильнула губами к своей руке.

— Мои раны, о мои дорогие раны! Мои милые, нежные, дорогие раны!

Вернувшись в шатер, она мигом уснула и спала крепко и безмятежно, а когда проснулась, солнце стояло уже высоко и его лучи заглядывали в шатер. Маман плел циновку у входа, а мать пекла лепешки.

* * *

Когда настала ночь, Лачи поднялась на мост и прождала Гуля до двух часов, но он так и не явился; не пришел он и в следующую ночь. Прождав его еще несколько ночей, Лачи поняла, что он больше не придет, и решила забыть обо всем. Ранки на ее руке затянулись, покрылись темной корочкой. Лачи осторожно сковырнула ее. Кожа под ней была белая, лишь с небольшой краснотой. Но теперь эти следы уже не вызывали у нее желания целовать их. Она глядела на них с отвращением.

— Что это у тебя на руке? — спросила мать.

Она ответила со злостью:

— Следы зубов собаки!

Мать взглянула на нее пристально, но промолчала.

* * *

За двадцать дней Лачи выплатила Дамару семьдесят рупий. Воровать уголь со склада с каждым днем становилось труднее, а стащить курицу удавалось далеко не каждый день. Все уже знали историю Лачи, и хозяйки остерегались ее. Когда она проходила мимо стоянки такси, Хамида говорил своим дружкам:

— Гляньте-ка, вон идет красотка ценою в триста пятьдесят рупий!

Если Лачи никак не реагировала на это, он добавлял:

— Сказала бы мне слово, я бы не только триста пятьдесят, а три тысячи с половиной бросил к ее ногам!

А если и это не задевало, он продолжал:

— Если б она захотела, я достал бы ей даже не три с половиной тысячи, а три с половиной миллиона! Я бы сделал из нее кинозвезду! Но, конечно, при одном условии…

Тут уж Лачи выходила из себя, оборачивалась и плевала в его сторону. Шоферы гоготали, а она убегала в гневе.

Теперь, когда история с Дамару получила широкую огласку в привокзальном районе, Лачи приходилось нелегко. К кому бы из мужчин ни обратилась она за помощью, все они игриво подмигивали, двусмысленно улыбались и изъявляли согласие ей помочь — на определенных условиях, конечно. Отказавшись признать себя собственностью Дамару, Лачи, казалось, бросила вызов миру. Ее гордость, ее стойкость, ее борьба за свою честь вызывали у людей непонятное озлобление.

— Да чего она носится с собой, эта нищая цыганка! С какой стати уподобляет себя нашим дочерям и женам?

Люди, казалось, задались целью сломить ее гордость, и даже многие из тех, что раньше любили перекинуться с ней шуткой и охотно давали несколько анн, теперь не давали ни пайсы и, посмеиваясь, говорили:

— Приходи после праздника весны — получишь двести рупий!

Наказать Лачи за ее гордость — это стало казаться делом чести. В самом деле, должна же быть разница между порядочными женщинами и нищей цыганкой, попрошайничающей на панели!

* * *

Лачи снова застали за кражей угля. В последнее время охрана была усилена, а особенно зорко сторожа следили за Лачи, поэтому она пробиралась на склад лишь глубокой ночью. Лачи думала: «Ну что тут дурного, если я унесу немножко угля? Ведь его здесь целые горы». Между тем начальнику станции надоели бесконечные жалобы, и он отдал приказ задержать девушку, как только ее заметят на складе. И вот сегодня ночью Лачи попалась. Она прокралась на склад совсем тихо, уже набрала угля в подол, но тут кто-то схватил ее за плечи. Лачи вскрикнула. Перед ней стоял длинноносый сторож Дату и хохотал, скаля свои огромные зубы.

— Ой, пусти меня!

— Стой! Пойдем к начальнику станции!

— Отпусти, я не буду больше сюда ходить!

— А ну, иди за мной! — и Дату ударил ее прикладом.

— За что ты меня бьешь? Ну взяла несколько кусков угля… Все цыганки у вас берут. Да и рабочие тоже. Разве я преступление совершила? И в доме самого начальника станции топят этим углем. Разве ты этого не знаешь?

— Ничего я не знаю! Идем к начальнику!

— Ну погоди, видишь, я высыпала уголь — я ничего не взяла! Отпусти меня!

Дату вскинул ружье:

— Не пойдешь — стрелять буду!

Опустив голову, Лачи пошла за ним.

Был уже второй час ночи. Но поскольку в три часа должен был проследовать поезд губернатора, Расак Лал оставался в своем кабинете и весь персонал станции был на своих местах.

Расак Лал был один, когда Дату ввел к нему девушку. Он в это время получал по телефону инструкции из управления по поводу губернаторского поезда. Лачи отошла в угол. Расак Лал взглянул на нее из-за плеча и знаком отпустил Дату. Тот вышел.

Кончив разговаривать по телефону, Расак Лал повернулся к Лачи.

— Подойди сюда!

Лачи сделала шаг и остановилась. В ее беспомощности и испуге было столько очарования! Расак Лал невольно залюбовался ею.

— Ты ведь хорошая девушка, ну зачем ты воруешь уголь? — сказал он.

— Господин начальник, отпустите меня. Я больше не буду сюда ходить, обещаю вам.

— Но почему ты это делаешь?

— Вы сами знаете почему, об этом все знают.

— Ты имеешь в виду свой долг?

Лачи кивнула и опустила глаза.

— Сколько ты уже выплатила?

— Восемьдесят рупий.

Она смотрела в землю, не смея поднять глаза. Лицо начальника станции смягчилось. Он приоткрыл ящик своего стола и, казалось, о чем-то размышлял. Наконец решился, достал несколько банкнот и протянул их Лачи.

— Вот, возьми и отдай этому негодяю!

В порыве благодарности Лачи опустилась на колени и обняла ноги Расак Лала. Но едва она поднялась с земли, как оказалась в его объятиях. На искаженном страстью лице Расак Лала она прочла то же выражение, что было недавно на лице Мадху Лала — «недозрелой папайи». Лачи охватило отвращение и ненависть. Она вырвалась из объятий Расак Лала и со всей силой ударила его по щеке. Он отскочил, споткнулся о стул и грохнулся на пол.