Модельер - Элизабет Обербек Страница 45

От входа не было видно ни одной картины. Большой зал с удручающе серыми стенами, разделенный на отсеки, что делало его похожим на лабиринт. Зато каждую картину можно спокойно рассмотреть. Но Клод был разочарован; он предпочел бы увидеть целостную палитру работ художника, палитру, которую можно оценить одним взглядом.

Он заглянул в первый отсек и увидел портрет с пригласительного билета. Клод в очередной раз восхитился умением художника использовать красный цвет и изображать перспективу. Художник показал крупное, внушительное лицо, презентабельность, казалось, слышался даже нарочитый смех. Использование пурпурного оттенка подчеркивало сходство с натурой: достаточно взглянуть на широкий, низкий лоб.

Не обычное хихиканье, типичное для таких мероприятий, а громкий смех раздался в центре зала. Клод перешел в следующий отсек и застыл в изумлении: мягкий свет, льющийся сверху, подсвечивал маленькую картину, на которой была изображена яблоня, его яблоня, яблоня его отца, его деда. Он почти улавливал запах цветков этого дерева. Внизу было название: «ЯБЛОНЯ РЕЙНО».

Он немного отступил назад. Что имела общего ее картина с произведениями художника Теодора Роана? Ее картина, его яблоня? Такая спокойная, трогательная маленькая зарисовка, потрясающе простая. И указана его фамилия. Она должна была бы спросить разрешение! Он испытывал одновременно гордость и ощущение, что его жестоко обманули. Повернувшись, Клод заметил Валентину, которая внимательно смотрела на него, затем отвела взгляд и стала рассматривать группу людей, собравшихся в центре. Просила ли она его о помощи?

В зале раздался голос и смех Виктора. Стало ясно, что бывший аукционист Друо не слишком интересуется коллекцией картин художника Роана. Сухощавая фигура Лебре появилась между ним и Валентиной. Он не видел его с тех пор, как отвечал на вопросы журналистов и улыбался в камеры фоторепортеров.

— Месье Рейно. — На лице Лебре играла ироничная усмешка. — Вы становитесь таким предсказуемым! Я должен был бы знать, что только Валентине Кутюрье под силу выманить вас из родных лесов. — Клод ожидал упреков и угроз. Но Лебре был исключительно вежлив. — После нашего вчерашнего разговора по телефону, — Лебре откашлялся, ему, вероятно, нелегко было говорить, — я подумал, что вы, возможно, правы. Вы так много работали, что заслужили выходной день. Надо сказать, я удивлен, что нам удалось защитить вас от журналистов на один день. Вы должны благодарить за это вашего коллегу Шарля. Помните, я объяснял вам: самый важный момент наступает сразу после завершения показа, когда редакторы журналов, газет, телевизионщики сделают свой выбор и назовут самые лучшие работы в области моды. Ваша задача — привлечь внимание к лучшим образцам, заставить репортеров поверить в правильность принятого ими решения, заразить всех своей философией. За вами последнее слово! А преждевременный уход с показа вызвал у журналистов тревогу. Они не знали, что и подумать: то ли обидеться, то ли еще настойчивее пытаться взять интервью. Вчера они предположили, что причиной всему какая-то странная болезнь, приступ которой начался у нашего нового гения после показа блестящей коллекции. Я думаю, что вы дискредитируете себя и собственную работу, поэтому немедленно дайте согласие на встречу с репортерами.

Клод не успел ничего ответить: к ним приближалась Валентина.

Ее красота ошеломляла. Темные волосы, собранные в пучок, подчеркивали бледность лица, черные ресницы придавали еще большую выразительность темно-голубым глазам. Слегка подкрашенные губы манили. На ней был брючный костюм бежевого цвета и бежевые сапожки: все просто и в то же время шикарно. Но длина жакета без воротника была не ее. Нельзя носить короткие жакеты при таких пропорциях! Утешала вельветовая лента того же цвета на голове. Хотя, что бы она ни надела, ее внешний вид завораживал.

— Я рада, что вы пришли, Клод… Андре, — сказала Валентина. Она пристально смотрела Клоду в глаза. — Вы должны знать, что Теодор упросил включить в показ мои картины. Это приводит меня в замешательство, любительские работы рядом с его произведениями. Не могу поверить, что согласилась на это. Я думаю, вы уже видели одну из моих работ. К сожалению, другую я не успела закончить. Я работаю над вашим портретом.

— Ого! Какой выбор натуры, — сказал Лебре. — Художник делает портрет модельера. Валентина, только представьте, что Клод после презентации коллекции сбежал домой. Я сделал все, чтобы вернуть его, но упустил главный шанс — использовать вас. Спасибо, что вернули его под вспышки фотокамер.

Все трое повернулись, услышав очередной взрыв смеха и настойчивый голос, зовущий Валентину.

— Простите меня, — сказала она, но не сдвинулась с места.

Высокий женский голос издал вопль:

— Не-е-е-т!

— Валентина, — Клод взял ее под локоть и повел туда, где громко разговаривали.

Они увидели Виктора, сидящего на диване. Тихо, чтобы не услышал Лебре, она прошептала:

— Он начал пить, потерял работу. Ему нельзя было приходить сюда. Я просила его не приходить, ведь здесь могут быть люди из Друо. Я должна была запретить ему делать это! Как глупо для меня и как унизительно для него! — Она опустила голову, волосы упали на лицо. — Но хватит об этом. — Она снова взглянула на Клода. — Прежде чем подойду к нему, я хочу кое-что сказать вам. Я должна сказать это немедленно! Это займет лишь минуту. Пойдемте.

Они услышали женский смех, такой же громкий, как смех Виктора.

Валентина увела его в дальний уголок огромного зала. Клод изучал мраморный пол: его серо-белый основной тон нарушался то темными, то яркими белыми полосами.

— Ты — первый человек, которому я хочу сказать это.

Ее губы были так близко. Он пытался не думать об этом.

— Я беременна, — прошептала она.

Его ребенок? Но нет.

— Ты кажешься очень грустным. Не подумай… о нет! Клод, мой дорогой Клод. Нет, это произошло до того, как я вышла замуж. Улыбнись, Клод! Разве это не прекрасно? Я так боялась, что не смогу забеременеть. Я так обрадовалась, я хочу, чтобы ты знал об этом.

У него не было слов.

— Единственная проблема — Виктор, — продолжила она. — Это очень странно, что я еще не сказала ему об этом. Ждала подходящего момента, но теперь он в таком ужасном состоянии. И будет только еще хуже. Алкоголь.

Клод попытался осмыслить сказанное.

Она продолжала:

— Самое ужасное, когда мы идем к кому-нибудь в гости. — Клод молчал. — Если мне хочется навестить подругу, то я должна все делать тайком. — Она вытерла навернувшиеся слезы. — Это так странно. Для нас с Виктором это такое счастье — ребенок, но я, скорее всего, заблуждаюсь, ожидая, что Виктору станет лучше, когда он узнает эту новость. Боюсь, что, если я скажу о своей беременности, он испытает еще больший стресс.

«Конечно, женщина, которой уже исполнилось тридцать шесть лет, должна радоваться такой новости, — подумал Клод. — Но как может она после всего того, что они пережили вместе, ожидать, что он будет счастлив узнать такую новость — она вынашивает ребенка от другого? Виктор — победитель? Как он мог так серьезно просчитаться в определении сущности их взаимоотношений?»