Тень фараона - Сантьяго Мората Страница 45

– Джех! Послушай. Нам надо уходить. Покончим со стражниками и убежим через заднюю дверь.

Он перестал плакать, шумно вздохнул и кивнул.

Я отдал ему более длинный меч из тех двух, что были при мне.

И вышел первым. Один из стражников злорадно усмехнулся и открыл рот, чтобы сказать что-то оскорбительное про моего друга. Но не успел он произнести и слова, как я со всей силы воткнул ему в грудь меч. Другой стражник смог выдержать удар Джеха, но не мой, который пришелся ему в горло.

Мы бежали, и я молился Атону, чтобы он простил мне неблагородные поступки, которые я вынужден был совершать, – ведь, как говорил мой отец, войну выигрывают более проворные, а не более благородные.

Во дворце была такая толчея, что никто не обратил особого внимания на еще двух стражей, бежавших к зданию, где жили слуги.

Везде были видны следы недавних схваток. Несомненно, Тут совершал переворот жестко и быстро, и первое, что он сделал, чтобы не встретить достойного отпора, – перебил всех старых воинов своего отца. Мы бежали с поднятыми вверх мечами. Я не мог не остановиться, когда увидел умершего от многочисленных ран, нанесенных мечом, Туту, верного дворецкого и приближенного слугу Эхнатона, и заплакал навзрыд над его трупом, так что Джеху пришлось стукнуть меня по спине, чтобы я стряхнул с себя оцепенение, которое снова меня охватило. Я кивнул, и мы продолжили путь.

Страж у ворот видел, как я входил на территорию дворца, и отошел в сторону, но, заметив Джеха, вопросительно посмотрел на меня. Я ударил его рукоятью меча, и он упал, потеряв сознание. Мне не хотелось отягощать свою совесть ненужными убийствами.

Мы прибежали в дом моего отца. Люди Эйе еще не прибыли, и мне пришлось иметь дело со слугами отца. Я боялся, что они могут не подчиниться мне, но все прошло гладко. Суровое выражение моего лица и раны их убедили. Они действовали быстро. Я попросил подготовить двух лошадей и еду для Джеха, а еще просторную одежду, полностью скрывавшую его.

Джех не произнес ни слова. Глаза его все еще были остекленелыми. Только на меня он смотрел осмысленно. Я кивнул. Он обнял меня так крепко, что мне стало больно, прыгнул на коня и ускакал размашистым галопом.

Вскоре прибыли люди Эйе с подходящей колесницей, несколько удлиненной, чтобы в ней поместились носилки, на которых Нефертити, привязанная мягкими повязками, могла бы путешествовать. Конечно, эта повозка мало походила на царскую, но выбора не было.

Едва я закончил заниматься самыми насущными делами, как прибыл плачущий Пенту. Мы обнялись, и я попросил его осмотреть царицу.

Я велел принести мне лекарства, какие назвал Пенту, чтобы слуги не догадались о том, кто именно моя предполагаемая высокомерная любовница. После случая со служанкой они могли думать обо мне что угодно, но для меня это не имело значения.

В то время как Пенту осматривал ее глаза, я омыл ее раны и ее вульву и ввел противозачаточное средство, потому что мне казалось худшей карой иметь ребенка от такого чудовища. Я освежил ей лицо, протерев влажной тканью, умоляя ее отдалившуюся душу простить оскорбление, которое я наношу ей, касаясь ее без позволения. Я обливался слезами. Ведь только едва ощутимое тепло тела и слабое дыхание свидетельствовали о том, что в этой женщине теплится жизнь. Когда Пенту наконец отошел от нее, я без раздумий одел ее и прикрыл лицо куском легчайшего газа, чтобы предохранить его от пыли.

– Как она? – спросил я.

– Физически она никак не пострадала, – ответил Пенту, – если не считать синяков, но ее Ка может быть очень далеко. – Он всхлипнул, как ребенок. – Она не смогла этого вынести и захотела воссоединиться со своим мужем, не дожидаясь, пока умрет ее тело.

Я схватил его за плечи и тряхнул, хотя и у меня на глаза наворачивались слезы.

– Она сможет вернуться к жизни?

Пенту подумал, прежде чем ответить.

– Бывали случаи, когда пациент забывал о том, чем было вызвано такое состояние, и в один прекрасный день приходил в себя. А другие сдавались и не переживали следующей ночи. Мы ничего не можем для нее сделать, кроме как укрыть ее и окружить заботой, которую она сумеет оценить и будет за нее признательна. Возможно, таким образом мы ее вернем. Но, насколько я себе представляю то, что произошло, это будет трудно сделать, очень трудно.

– Я знаю. Но нельзя допустить, чтобы это повторилось. – И я крепко обнял его.

Он покивал.

– Что ты собираешься делать? – спросил я его.

– Когда-то я был визирем в Нубии. Там будут мне рады. Я вернусь туда и буду мирно жить. И больше не буду лечить людей. Займусь обучением молодежи.

– Будь осторожен. Уезжай, пользуясь этой суматохой. Возьми только самое необходимое, не отягощай себя громоздким багажом и не медли.

Люди Эйе ждали меня снаружи.

Носилки с Нефертити осторожно разместили в колеснице. Слуги даже успели омыть и перевязать мне раненое плечо.

Удивительно, что, подняв глаза, когда при обработке раны боль пронзила меня, я увидел девушку, которой овладел так грубо. Она не произнесла ни слова. Я смотрел на нее, не в силах удержать слезы.

Казалось, она все понимала и кивала в знак одобрения, пытаясь улыбнуться. Мне никогда не удавалось постичь сложную женскую душу, но я мог бы поклясться, что в этот момент она прочитала в моей душе все, как если бы была свидетельницей происшедшего.

Я на секунду накрыл ее руку своей, иначе я не мог выразить ей свою благодарность. Она снова принялась кивать. Я вытер слезы, развернулся и вышел.

Я рассматривал людей, которых прислал Эйе; они заканчивали закреплять носилки в колеснице. Я проверял их, глядя им в глаза. Кто-то из них вздрагивал, но я не мог ни упрекнуть их в этом, ни связать это с какой-нибудь провинностью, ведь если бы открылось, что они принимают участие в столь рискованном предприятии, смерть для них стала бы избавлением. Солдат готов сражаться против конкретного противника и умереть с честью, и в этом его поддерживают боги. Но участвовать в заговоре, когда царица еле жива, а новый фараон еще не возведен на престол…

По этой же причине я не мог упрекать Нахтмина в том, что он не пришел. Только эти люди знали о том, насколько тяжела ситуация в стране. В такой период безвластия, отсутствия фараона, воплощенного божества на земле, высока вероятность злонамеренного вторжения. Обычно в такие моменты в храмах усиленно молились, совершали ритуалы, чтобы обеспечить передачу божественных полномочий, и так делалось с начала времен.

Эти люди знали, что никто не возносит молитвы, разве что они сами, и делают это тайно, и не было поддержки тех, кто воспитан божественным словом, а не оружием. Я подумал, что отсутствие фараона, а значит, отсутствие бога на нашей земле может привести к ослаблению дисциплины, так что вооружился до зубов и подвесил все, какое было, оружие к бортам колесницы, и мы отбыли в полном молчании.