Благородство ни при чем - Люси Монро Страница 45

Она застонала, извиваясь. Она целовала его со всей страстью, на которую была способна, что копила в себе все эти восемнадцать месяцев, так, словно трижды за этот вечер не улетала на небеса в его объятиях. Она раскинула ноги, всеми доступными средствами демонстрируя свою готовность.

Он застонал и сделал невозможное – еще глубже вошел языком в ее рот, воспламенив его и все остальное тело заодно. Одна его сильная, мужественная и мыльная рука опустилась вниз и сжала ее ягодицу, приподнимая ее вверх навстречу ему так, что кончик его пениса уперся в самое сокровенное место на ее теле. Она вздрогнула всем телом и вскрикнула возле самых его губ.

Своей мужской плотью он ласкал этот чувствительный бугорок, доводя ее до самозабвения. Она кричала, не замечая того.

Непонятно, как это вышло, но теперь ее пальцы вцепились в его волосы, она оттащила его голову назад, заставив прервать поцелуй.

– Сейчас, Маркус! Войди в меня сейчас же!

Она с трудом выдавила эти слова из себя – горло сжимал спазм, и ей совсем не понравилось, что с таким трудом давшиеся ей слова не имели на него никакого воздействия. Он продолжал свои мучительные ласки, усугубив сладкую пытку и накрыв ее мокрую и скользкую от воды грудь свободной ладонью. Он сжал ее, и ей показалось, словно ее пробило током.

– Маркус… – Она была готова убить его… но после того, как он ею овладеет.

Он играл с ее соском, сжимая ягодицу, усиливая ощущения тем, что терся пенисом о чувствительный бугорок.

– Хорошо тебе, крошка?

– Прошу тебя, войди в меня. – Куда еще яснее? Она схватила его голову и прижала его губы к своимгубам для еще одного душераздирающего поцелуя. Он приподнял ее чуть-чуть, чтобы можно было войти в нее. Она раздвинула ноги и, согнув их в коленях, обхватила его, сцепив лодыжки у него за спиной, чуть выше его великолепных ягодиц.

И после этого она опустилась, вбирая в себя его всего – на всю длину и толщину за один толчок.

И так ей стало хорошо, что слезы полились из ее зажмуренных глаз, мешаясь с водой, поливавшей их из душа. Она замерла, и он тоже, сплавившись губами и телами, боясь шевельнуться. Ей хотелось навечно остаться в этом положении, слитой с ним воедино, пусть на краткий миг согретой сознанием, что сейчас он принадлежит ей весь целиком.

И тогда он начал движение. Только один долгий медленный толчок. Ей хотелось больше таких неторопливых и протяжных толчков, которыми он словно запрессовывал себя в ее тело, соединял ее с собой той связью, которая для нее была невозможна ни с одним другим мужчиной на земле.

Она едва не выпалила ему в тот миг, что любит его, но остатки разума спасли ситуацию, и она простонала:

– Маркус…

Он выругался, и она открыла глаза.

У него было выражение лица человека, который смотрит на виселицу.

– Я забыл про кондом.

Внутренние мышцы ее сжались вокруг него, всего на миг, но этого было достаточно, чтобы дать знать о том, что тело ее было на волосок от оргазма. Она хотела сказать ему, чтобы он не беспокоился на этот счет.

Отчаянно хотелось.

Но воспоминание о девяти месяцах беременности, проведенных в одиночестве, вызвало к жизни совсем иные слова.

– Сходи за ним.

Он кивнул и отстранился, и недовольный стон вырвался у него из горла, когда тела их разъединились.

Он поставил ее на ноги, и она осела, проехав спиной по стене. Она не была уверена в том, что сможет продержаться на ногах до его возвращения. Она чувствовала себя как после изнурительной тренировки. Он раздвинул стеклянную дверь душевой кабины и мокрый, со стекающей с тела водой, помчался в спальню, не потрудившись ни дверь закрыть, ни полотенцем вытереться. Не прошло и нескольких секунд, как он вернулся с уже открытой пачкой.

Он не стал ждать, пока она поможет ему надеть презерватив, но сделал это сам с проворством гонщика. Красивый рот его свела судорога желания. Глаза его потемнели и стали синими почти до черноты, и на скулах его краснели пятна. Он без лишних предисловий схватил ее и высоко приподнял по стене, перед тем как войти в нее с ласкающей душу жадностью.

Они оба застонали, когда он оказался внутри. Она снова обхватила его ногами, на этот раз еще плотнее. Она почти боялась: вдруг что-то еще может помешать им закончить начатое, не даст пережить сладкую муку слияния душ.

– Господи, девочка моя! Я не хочу, чтобы это кончалось. – Ее подернутый дымкой желания мозг с трудом воспринимал смысл слов. Он жадно и часто входил в нее всей мощью своего тела, продолжая держать ее крепче некуда для более полного проникновения.

Она не потрудилась отвечать. Она не смогла бы откликнуться на его жар, даже если бы захотела. Силы ее рассеянного разума едва хватало, чтобы не забывать дышать, – настолько захватывающим оказалось подступавшее наслаждение. Она не знала, сколько времени он загонял себя в ее восприимчивую плоть до того момента, пока окружающий мир не взорвался тысячей искр, но, когда взрыв закончился, она что-то кричала, и пульсации у нее внутри были такими сильными, что она каждой клеткой почувствовала его извержение.

– Я люблю тебя, Маркус. Я так сильно тебя люблю.

Она не позволяла себе произнести эти слова, наступая на горло собственной песне, едва ли не с первого дня их встречи, но на сей раз их выбросило из нее неудержимым потоком того самого, только что пережитого ею взрыва.

Он замер, а потом крепко прижал ее к себе. Она боялась, что ребра треснут.

– Я рад, малышка. Чертовски рад.

То не были слова глубокой привязанности, но и не были слова мужчины, бегущего от ответственности за продолжение отношений. Как бы то ни было, она, улыбаясь, уткнулась ему лицом в шею.

– Я тоже рада, – шепнула она, чувствуя губами влажное тепло его кожи.

Утром в понедельник Вероника села за рабочий стол без пяти восемь – на десять минут позже обычного времени. Она надела очки, подавив искушение потереть усталые глаза. Эрон не давал ей спать всю ночь – капризничал. Резались зубы. У этого бедного зайчика уже было во рту немало зубов, но на этот раз прорезалось сразу два, что, вероятно, удваивало страдания. Он хныкал, не находил себе места и никак не желал успокаиваться.

Хорошо, что у Маркуса на этот день оказались свои планы. Может, к завтрашнему дню ей удастся выспаться, чтобы быть готовой к предстоящему испытанию – достойно представить Маркуса их сыну.

Но она даже перед собой не могла притворяться, будто не хочет его видеть, не тоскует без него. Она думала о нем непрестанно. Это навязчивое состояние усилилось с его приездом в Сиэтл, а жаркие поцелуи в машине еще больше усугубили ситуацию. Но в пятницу вечером рухнули последние линии обороны, которые она так тщательно возводила вокруг своего потерянного сердца.

Она могла лишь молиться о том, что он поймет, почему она не сказала ему о своей беременности полтора года назад и потом, восемь месяцев спустя, умолчала о рождении сына. Это был страх. Она боялась потерять его и не могла представить себе будущее, где ему не найдется места.