Ночные тайны - Ганс-Йозеф Ортайль Страница 45

— Наш «привет из кухни», — тихо сказал владелец ресторана и посмотрел на маленькую тарелку с такой любовью, как будто это был беспомощный младенец в люльке. — Сегодня это каннелони, наполненный кремом авокадо и ароматизированный сиропом-эссенцией плода пассифлоры.

Оба брата подняли головы и поблагодарили почти одновременно. Однако общность этих движений вызвала в Хойкене такое беспокойство, что он поспешил напомнить Кристофу о его размышлениях.

— Итак, отец богател, — заметил Георг. — Что ты имел в виду, когда сказал, что он богател?

— Да, именно, — произнес Кристоф. — Я говорил о жизни отца во всех ее измерениях, о его стратегии разведчика новых территорий, о его гениальной способности думать не сегментарно, а комплексно.

Хойкен попробовал сдержать легкую ухмылку, но ему это не удалось, губы его не слушались.

— Что такое? — спросил Кристоф. — Что смешного я сказал?

— Это к тебе не относится, — ответил Хойкен, — это каннелони развеселил меня. Не могу постигнуть, как такая крошечная штука может иметь такой концентрированный вкус? Я почти насытился.

— Ты прав, это поразительно.

— Сироп очень сладкий, чтобы сделать терпкий крем утонченнее. У него все же сохранился пикантный вкус, только он лучше, резкая терпкость перебивается, так что можно даже насладиться вкусом авокадо.

Кристоф изучающе посмотрел на Хойкена. Казалось, он удивлялся, что его брат так долго разглагольствует о каннелони, а может быть, его поразил жуткий лексикон Георга. Во всяком случае, брат разозлился, что в его рассуждениях опять вышла заминка.

— Отец богател, — сказал Хойкен, стараясь на сей раз казаться серьезным и внутренне наслаждаясь голосом Джульетты Греко, который манил уже одним намеком на мелодию. Возможно, и затейливые арии Магдалены раньше воспринимались так же, как камерный шансон, хрупкий и безмятежный?

— Латинская Америка… — продолжал Кристоф уже более громким голосом. Все это его раздражало. — После унылого периода засухи 70-х и начала 80-х отец устремился в Латинскую Америку. Это было повторное открытие романов о сельской жизни и семье. Никаких эпических произведений, только обозримые, хорошо связанные между собой истории, богато разукрашенные и, чаще всего, излишне эмоциональные.

— Правильно, — согласился Хойкен. — Я хорошо помню книжную презентацию. Были сигары с Кубы и ром с Ямайки и, совершенно неожиданно, такие яркие обложки — цветы и птицы, волшебные существа и животные с человеческими лицами, и все такое магическое, очень необыкновенное.

Кристоф снова подозрительно уставился на Хойкена и на мгновение замолчал. Хойкен использовал наступившую паузу.

— Это выдержанное «Sancerre», не так ли?

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Мы пьем выдержанное «Sancerre», а не нового урожая, или я ошибаюсь?

— Ах, вот ты о чем! Нет, ты не ошибаешься.

— Тогда продолжай, пожалуйста. Твои многомерные картины начинают мне нравиться.

— Воссоединение… — начал Кристоф в который раз. — Воссоединение принесло отцу самое большое разочарование. Талантливые непризнанные гении, у которых рукописи просто вырывали из рук. Они прибывали в Кёльн один за другим, отец встречал их уже на вокзале, заинтересованный и полный надежд, как было в начале 90-х. Он обедал с ними и ужинал, он даже сделал ошибку, открыв большой филиал издательства в Лейпциге, чтобы быть ближе к этим кометам на литературном небосклоне. Правда, сначала появились два-три успешных молодых автора, но на том дело и кончилось. Сидят сейчас целых четыре наших сотрудника в красивом офисе из восьми комнат и работают над книгами Гете… Годы жизни в Лейпциге.

— Точно, — сказал Хойкен. — Только неделю назад я просматривал счета. Если так пойдет дальше, придется закрыть эту лавочку, самое позднее, через два года.

— Последнее время отец совсем не заботился о структуре в целом, — добавил Кристоф.

— А ему и не нужно об этом заботиться, — ответил Хойкен. — В конце концов, я об этом позабочусь, это моя забота.

Он говорил немного резко. Сейчас ему было жаль, что отец так много внимания уделял новым территориям. К тому же это еще не говорило о том, что с провалом его планов в 90-е годы грандиозные проекты закончатся. Однако главная причина, из-за которой старику в последнее время ничего не удавалось, заключалась в том, что он не чувствовал того воодушевления, с которым раньше брался за осуществление своих планов. Этот спад и болезненные поиски чего-то нового, главного, которые отец предпринимал на протяжении вот уже нескольких лет, объяснялись тем, что он не мог заботиться обо всем в полную силу.

Dorade было подано. Оказалось, что это пласт рыбы, поджаренный на гриле, который, как в кроватку, был уложен в очень светлое картофельное пюре и укрыт сверху тонким слоем поджаренного лука. Не в силах удержаться, Хойкен схватил вилку и взял себе пюре, как раньше, когда ему вечно не хватало того, что приготовила Лизель. Она готовила бесподобное рейнское пюре, он больше нигде не ел такого. Сейчас это было совсем не рейнское и не пушистое, как обычно. Поданный картофель напоминал сливочный крем с вкусовыми добавками. Масло, вино, мускатный орех и, наверное, даже горчица.

— Знаешь ли ты, вообще, какую последнюю грандиозную вещь наметил отец? — вдруг спросил его Кристоф.

Хойкену хотелось распробовать принесенное блюдо, перемешать лук с картофелем и подцепить вилкой с маленьким кусочком рыбы. Его желание проделать это было так велико, что он пропустил вопрос Кристофа мимо ушей.

— Ты имеешь в виду новый роман Ханггартнера? — Георг быстро отправил кусок рыбы в рот.

— Ханггартнер? Ханггартнер — это преходящая ценность. Пусть радуется, если его последний роман потянет на столько же, на сколько не тянули его предыдущие романы.

— Он потянет и на больше. Это я тебе говорю. Ты бы радовался, если бы среди твоих авторов хоть один сравнился с ним.

— Да, да. Очень хорошо. Минна сказала мне, что ты лично хочешь заниматься романом Ханггартнера.

— Пока еще нечем заниматься, у нас нет даже рукописи. Надеюсь, Минна тебя об этом тоже проинформировала.

— Нет, не проинформировала. Однако я о многих вещах осведомлен намного лучше, чем ты. Во всяком случае, сегодня я узнал, что отец запланировал еще одну, последнюю грандиозную попытку. Минна показала мне его проектные планы.

— Проектные планы? Какие проектные планы?

— Ну, я же говорил, ты не имеешь об этом ни малейшего понятия. Отец хотел увенчать дело всей своей жизни этим последним завоеванием.

— Последняя территория, как ты это называешь? Ты имеешь в виду Аляску или, может, Гренландию? Или это другое «белое пятно» на Земле? Я весь дрожу от нетерпения. Я хочу немедленно отправиться покорять этот райский, еще не открытый остров.

— Тогда держись крепче, мой милый, потому что отец думал о Европе, и не меньше.