Пари, или не будите Лихо - Яна Лари Страница 46

– Да я забыл, когда в последний раз что-то делал по-своему! Без оглядки на твоё чёртово мнение. Я не хочу себя насиловать, не хочу притворяться, но ты, как надзиратель постоянно загоняешь меня в рамки. – не глядя, показываю пальцем в сторону четвёртого этажа. – Я хорошим никогда не стану, но всё равно день изо дня строю из себя послушную псинку. Меня душит такая жизнь. Жмёт, как детские сандали времён, когда над душой вечно стоял воспитатель. Улица – мой дом, я так привык. Мне здесь нравится. Либо прими это, либо вали!

– Прости, я не знала, что это большая жертва, – в её голубых глазах столько холода, будто я самое жалкое существо на свете. Как это похоже на ту прежнюю Веру, которая, не задумываясь, подбросила мне отцовские часы! Тогда она защищала сестру, а сейчас кого? Почему за нашу пару постоянно борюсь только я? – под мой яростный взгляд, она быстрым шагом идёт к припаркованному неподалёку Аккорду, но открыв водительскую дверцу, оборачивается: – Губи себя дальше, Лихо. Один.

– Ну и отлично! Не пропаду, – кричу вслед отъезжающей машине. Та исчезает из вида, а я всё стою на крыльце, потирая скулу, по которой пришлась её пощёчина и не могу понять, почему мне вдруг стало так холодно.

Прости меня

Лихо

Сигарета в моих пальцах докурена до фильтра, а я всё продолжаю смотреть вперёд, словно сквозь Бэху Жорика, не делая никаких попыток подойти. Ярость пеленой застилает глаза, мешая сосредоточиться. Если мужик надумал продолжить меня избегать, то сейчас самое время завести мотор и гнать со двора подобру-поздорову. В глубине души я на это даже надеюсь, но наш с Арманом почётный должник медлит, будто чувствует, что сегодня моя злость не по его душу. Или, может, я ошибаюсь, и зайчишка просто устал бегать по кругу. Тогда вообще красота, а то нас скоро тошнить начнёт друг от друга.

Не знаю, что за удаль бомбанула в чертогах его разума, но Жорик всё-таки выходит из машины, тщательно прочищает горло, сплёвывает и звучно хлопает дверью. День сюрпризов, не иначе.

Закуриваю вторую сигарету, умиляясь его решительно насупленным бровям и геройской походке вразвалочку. Только взрыва за спиной не хватает. А подбородок-то трясётся, как у малохольной барышни, собравшейся свалиться в обморок. Храбрится, бедолага.

– Деньги нашёл? – спрашиваю без предисловий, возвращая взгляд к своей несбыточной мечте, водительское сидение которой бездарно продавливает этот тучный опоссум. Будь я мажором, сейчас бы катал на ней Веру и горя не знал. – Ну?! – поворачиваюсь к Жорику, раздражённый неожиданным приливом ревности к самому себе.

– Баранки гну, – повергает он меня в шок небывалой дерзостью. – Достали вы меня, шакалята. Я ж вам в отцы гожусь! Ничего святого нет...

– Так жрать охота, – нарочно забиваю грубостью, поддакнувшую было совесть. – Верни долг в срок, и закентуемся: глянем твой армейский альбом, раздавим по пиву, может, даже ламбаду станцуем. Только деньги вперёд.

– Угостишь папиросой, голодающий? Двадцать лет не курил...

– Бери, – протягиваю начатую пачку.

Я смотрю, как он пытается удержать сигарету в дрожащих пальцах, и решительно не понимаю, что происходит: с Жориком, со мной, с моей жизнью. Он должен продолжать меня бояться, мне не должно быть дела до бабских уловок, жизнь – молодая, беззаботная, короткая – должна приносить кайф, а что в итоге? Театр абсурда.

– Крепкие, – закашливается он. – Нормальных нет?

– Не борзей, – мы, конечно, впервые встречаемся с глазу на глаз, но это ещё не повод становиться корешами. Арман мужик без башни, в случае неоплаты со всех спросит, и с нас нерадивых коллекторов в том числе. – Так что там с долгом?

– Денег нет, – пожимает плечами Жорик.

Меня вдруг охватывает нездоровое веселье.

– Ну да, по тебе заметно, – только не добавляю: поживи с недельку в моей шкуре. – Продай машину.

– Всё заложено под кредит, который я брал, чтобы погасить сам долг, – в размеренном голосе отчётливо звенит отчаяние. – Долг вернул, а проценты неоткуда. Неоткуда, понимаешь?! – вдруг впивается он пальцами в рукав моей толстовки. – Хоть режьте, хоть живым закапывайте. Мне нечем отдавать.

А если реально скажут завалить? – кусает инеем позвоночник та тёмная грань уличной жизни, о которой я знаю, но ещё ни разу вглубь не заглядывал. Похоже, дело дрянь.

– Плохо, – делаю шаг вперёд, буравя его прямым взглядом, ибо благосостояние бедолаги внезапно становится и моей головной болью. – Думай, Жорик. Не тупой вроде дядя. Во что-то же ты вбухал такую сумму? Там процентами около ляма.

– Отстроил два ангара под овощехранилище. Что скалишься, босяк? Хороший, стабильный доход.

– Так где ж он, твой доход?

– Земля, стройматериалы, работа, оборудование – ушло до черта, а на оптовую закупку товара ни копейки не осталось, и не продать в такие сроки, разве что совсем за бесценок.

– Потому что эти твои ангары хрень какая-то, а не бизнес, – отщёлкиваю окурок в сторону. – Адекватный вроде мужик, а всё в "Лего" не наиграешься.

– Все мы во что-то играем: кто-то в "Лего", кто-то в кукол силиконовых... а кто-то в мясника, – косится он в мою сторону неприязненным взглядом.

Я импульсивно прячу руки в карманы толстовки, с неприязнью отмечая, что камень прилетел точно по адресу. Тот, в кого я себя превращаю не лучший пример брату или будущим детям, но обсуждать это с Жориком не то что дикость – клиника.

– Ты лучше думай, как выкручиваться будешь, философ, – сбегаю вниз по ступенькам и, обернувшись, бросаю ему красноречивую ухмылку. – До скорой встречи.

Домой возвращаюсь пешком. Сначала лениво пинаю по пути каждый камень, затем чуть ли не насильно навязываю свою помощь нагруженной сумкой картошки пенсионерке. Во дворе общаги с видом неприкаянного Ромео высматриваю на балконе болтливую бабу Валю, но скурив в одиночестве полторы сигареты, сдаюсь и нехотя плетусь дальше.

Чем ближе родные стены, тем сильнее крутит внутренности мандраж. Ну или купленный в переходе хот-дог, как мне намного приятнее думать. Пацан – существо независимое, он до последнего будет отрицать натяжение своего поводка.

Первым, что чувствую, отперев ключом дверь комнаты – мягкое прикосновение к ноге, сопровождаемое Мусиным трагичным обещанием умереть. Наученный горьким опытом, сразу насыпаю в миску горсть кошачьего корма. Часть гранул, конечно же, просыпается на пол, красноречиво выдавая моё душевное неравновесие.

От какого-то смутного облегчения кружится голова и настойчиво наползает ненормальная улыбка.

"Прости, я тут на хрену вертел твои требования, но жутко счастлив, что ты осталась". Как бы Вера отреагировала на такое приветствие?  Если честно, мне впервые не приходит на ум ни одной мало-мальски адекватной идеи, как лучше начать разговор.

Пройдя из коридорчика в комнату отмечаю какие-то неуловимые перемены, но занятый поиском Вериной фигурки не улавливаю до конца их сути. На подоконнике, где она обычно любит сидеть с нашей кошкой, вижу сложенный домиком лист А4. Долго рассматриваю невидимую пыль на белоснежной бумаге, не спеша его разворачивать. Не могу и всё тут. Тупняк поймал, хоть санитаров вызывай. Поплавская никогда не оставляла мне писулек.