И телом, и душой - Екатерина Владимирова Страница 46

Лена хотела возразить, приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но женщина не позволила ей этого сделать, приподняв руку вверх и покачав головой.

— Не возражай, милая, я знаю, о чем говорю.

— Вы не можете быть виноватой, — проговорила Лена. — Да и Александр Игоревич тоже. Вы замечательные родители!

Лидия Максимовна горько улыбнулась.

— Ты так считаешь? — выдавила она из себя, в глазах мелькнула боль. — Разве у замечательных родителей ребенок может поступать ТАК с женщиной, которую любит?

В горле вырос острый ком, и Лена с трудом сглотнула его. Опустила глаза, не зная, что сказать. Как успокоить, как утешить, как приободрить? Какие слова подобрать?!

— Знаешь, Леночка, — проговорила женщина задумчиво. — Мы с Сашей всегда старались сделать для Макса все. Он был поздним ребенком, долгожданным, очень желанным. Мы хотели, чтобы он вырос достойным мужчиной, сильным, уравновешенным, целеустремленным. Чтобы он был уверенным и решительным, чтобы всегда мог найти выход из любой ситуации, — слабо улыбнулась. — Мы научили его всему, что знали сами, всему, чему вообще можно было научить, — посмотрела на невестку затравленно. — Мы лишь забыли научить его… любить.

Острой болью кольнуло что-то внутри, пронзая тело электрическим током.

Лена поджала губы, стиснула зубы.

Только бы рвущиеся из груди рыдания не вырвались из горла стонами и всхлипами!

— И сейчас он любит так… как умеет. Как может любить по своей натуре, — проговорила женщина.

— Любит?… — выдохнула Лена с сожалением. — Но не простит. Никогда не простит.

Лидия Максимовна сжала чашку в руках, с шумом выдохнула.

— Знаешь, когда Максу было лет тринадцать, может, четырнадцать, он тогда еще учился в школе, Саша обещал ему, что если тот выиграет олимпиаду по математике по области, он обязательно отвезет его в Альпы на неделю, кататься на горных лыжах. Ты, наверное, знаешь, как Максим любит этот вид спорта, — Лидия Максимовна улыбнулась на мгновение, глаза ее засветились, а потом в них вдруг мелькнула грусть. — Бедный мой мальчик, он так желал этой поездки, так ждал ее! Собирал плакаты с видами гор, рассматривал фотографии в журнале, все представлял себя на месте лыжников. Как он будет учиться кататься, как потом станет профессионалом и сможет обойти даже самых маститых лыжников, ведь он ничего не делает без желания стать первым. Все смотрел по телевизору спортивные передачи, мечтал. Он так сильно мечтал поехать в Альпы с отцом! Хвастался перед друзьями, гордился отцом, верил, надеялся, ждал, — в глазах женщины мелькнули слезы. — Он дни и ночи проводил за учебниками по математике, ходил на дополнительные занятия и факультативы, забывая про то, что договорился встретиться с друзьями или пойти с девушкой в кино. Даже за завтраком он читал математические пособия и учебники! Я отнимала, конечно, но он все равно таскал их с собой в школу, читал даже на переменах! — Лидия Максимовна глубоко вздохнула. — И все ради мечты, ради Альп. Потому что отец, которому он верил, которого чуть ли не боготворил, обещал ему исполнить его мечту. А он его никогда не обманывал.

Лена слушала, открыв рот и даже не моргая. Сердце трепыхалось в груди пойманной птичкой, грохоча в ушах, оглушая, вызывая боль в груди, в висках, резко проникая внутрь ее существа.

— Олимпиаду он, конечно же, выиграл, — проговорила Лидия Максимовна. — Разве могло быть иначе? А когда пришел к отцу с этой радостной новостью, тот сказал лишь, что он молодец, — глаза женщины засветились от слез. — Саша не смог отвезти его в Альпы, сказал, что не может оставить работу, бросить своих пациентов ради недельного отдыха за границей. Надежды Макса рухнули, рассыпалась мечта. Отец его предал, обманул. Он так ему верил, а тот… его просто обманул.

Обманул. Предал…

Как и она, тогда, девять лет назад, предала и обманула?…

— Максим не мог ему этого простить, — выдавила из себя женщина.

— Не мог?… — прошептала Лена одними губами.

— Он держал обиду на отца три года, дорогая, — проговорила женщина с горечью. — Три года, ты можешь себе представить?! Не разговаривал с ним, даже словом не перекинулся, полгода! Обида, злость, ярость… — женщина подняла на девушку глаза, блестящие от слез. — И даже по прошествии трех лет, когда, казалось, уже пора забыть, остыть, понять и простить за эту ложь… — тяжело вздохнула, сглотнула. — Мы все чувствовали, что Максим так и не стал относиться к отцу, как раньше. Что-то изменилось безвозвратно.

Лена подняла на свекровь полный боли взгляд.

— И сейчас? — прошептала девушка, едва шевеля сухими губами.

Лидия Максимовна покачала головой.

— Нет, сейчас уже нет, — ответила она. — Но прошел не один год и не два, прежде чем Максим смог забыть и перешагнуть через это предательство. Понимаешь? — отставив чашку в сторону, женщина нагнулась к Лене и сжала ее холодные ладони в своих. — Максим любил отца, очень сильно любил, и тот предал его. Он оказался не готовым к подобному, чтобы близкий человек, дорогой сердцу, так поступил, — стиснула Ленину руку очень крепко. — Максим любит тебя. И тогда тоже любил. Любил очень сильно. Если бы не любил, ушел бы, забыл о том, что случилось… Он бы и не запомнил этого, если бы ты… была ему не нужна, — встретила наполненный болью и горечью взгляд невестки. — Но ты ему дорога, и твое предательство… Ему больно, понимаешь? — заглянула в самую глубину карих глаз. — Из-за того, что он в тебя верил, а ты… как и его отец, не оправдала его ожиданий.

Сердце оглушительно застучало в груди, разнося сигналы молоточками в каждую клеточку тела.

Максим ее любит…

— Он сможет меня простить? — прошептала она, запинаясь.

— Сможет, — уверенно проговорила Лидия Максимовна и прижала Лену к себе, укладываю голову девушку себе на плечо. — Он уже простил.

Девушка замотала головой.

— Нет, не простил. Не простил еще…

— Простил, дорогая, поверь мне, — уверенно проговорила свекровь, прижимая девушку к себе и укачивая ее, как ребенка.

— Тогда почему он так ведет себя?… — со слезами выговорила Лена, уткнувшись в плечо, чтобы скрыть слезы. А ведь не хотела плакать!

— Потому что его любовь к тебе очевидна лишь для нас, но не для него самого, — сказала женщина тихо. — Ему трудно любить кого-то, это единственное, в чем он не смог стать первым. А то, в чем он не может стать лидером, автоматически делает его проигравшим. А он не привык проигрывать. В этом все дело, — женщина прикрыла глаза, словно собираясь с мыслями. — Ему проще отказаться от любви, чем любить. Вот он и отказывается.

Слишком сложно. Слишком просто. Голова раскалывается от подобных мыслей.

Когда в течение многих лет ты веришь во что-то, то когда тебя пытаются уверить в обратном, очень трудно и тяжело перешагнуть через былую веру и поверить вновь.

Дрожь пронзила стрелой, поглощая собою даже наэлектризованную боль.