В вихре страсти - Кристи Келли Страница 46

Он повернулся и направился к двери. Виктория вскочила, устремилась за ним и порывисто обхватила его руками, пытаясь удержать. Она не могла допустить, чтобы он продолжал винить себя в изнасиловании, которого не было.

— Проклятие! — прорычал он. — Виктория, отпустите меня. Я больше не могу оставаться здесь. Я знаю, что сделал. Если вы обратитесь мыслями в прошлое, то неизбежно вспомните это. Я просто не в состоянии находиться рядом с вами.

— Сомертон, — всхлипнула она, и слезы брызнули из ее глаз. — Вы не насиловали меня. Я выпила всего несколько глотков вашего бренди и не была пьяной. Я помню все, что произошло той ночью.

— Тогда вы должны помнить, как сказали мне «нет». Ваши слова до сих пор звенят у меня в ушах, словно вы произнесли их вчера. Но в ту ночь я напился, перестал соображать и повел себя как последний мерзавец.

Она приникла щекой к его крепкой спине, почувствовала глухие удары его сердца, и стремление облегчить его боль стало еще сильнее.

— Я просто не хотела, чтобы это случилось на ступенях церкви Святого Георгия. Вы не поняли меня тогда и отказываетесь понимать теперь.

Он прижался лбом к двери:

— Виктория, вы были невинной девушкой и сказали «нет». А я не остановился.

— Я хотела быть с вами, — прошептала она. — Поэтому не стала убеждать вас отправиться в более уединенное место и подчинилась вашему желанию.

— Это было изнасилование.

— Нет! Той ночью я желала вас почти так же сильно, как сейчас.

Энтони даже и не мечтал услышать от нее когда-нибудь такие слова. В первый момент он замер, потом медленно повернулся и заключил в ладони ее мокрое от слез лицо.

— Что ты сказала?

— Той ночью я отчаянно желала тебя. Мне хотелось, чтобы ты — именно ты — стал моим первым мужчиной.

А он обошелся с ней как с обыкновенной уличной девкой… Конечно, тогда в отношениях с женщинами он был полным профаном, но едва ли это оправдывает его поведение. Прежде чем действовать, не мешало бы подумать.

— Прости меня.

— Той ночью ты был явно чем-то расстроен.

— Да. К тому же у меня было маловато опыта.

— Теперь он накопился? — еле слышно прошептала Виктория.

Энтони прикоснулся губами к ее щеке и проложил дорожку к уху: — Ты хочешь в этом убедиться?

— О да!

Он молниеносно нагнулся, подхватил ее на руки и заглянул в лицо, все еще опасаясь, что она вот-вот передумает. Но в ее лучистых синих глазах отражалось только пылкое желание без малейшей примеси сомнений. И он понес ее в спальню.

Остановившись у кровати, Энтони поставил Викторию на ноги и принялся нежно целовать. Лишь когда она застонала, он с трудом оторвался от соблазнительных губ и развернул ее спиной к себе. Ох уж эти бесчисленные пуговицы на платье! Впервые за последние несколько дней он расстегивал их без содрогания.

— Должен признаться, прислуживать тебе в качестве личной горничной было для меня сущей пыткой.

— Очень хорошо. Значит, не я одна терзалась от неутоленного желания.

Платье благополучно соскользнуло вниз, и Виктория затрепетала от поцелуев, которыми Энтони покрыл ее шею и плечи. Покончив с небольшим лирическим отступлением, он вернулся к своему занятию и, мастерски расшнуровав корсет, избавил Викторию сначала от этой детали туалета, а затем от сорочки, нижних юбок и всего прочего… за исключением чулок.

— Пожалуйста, распусти волосы, — тихо попросил он. — Я хочу увидеть их во всем великолепии.

— Сейчас? — изумилась Виктория. — Да.

Она подняла руки. Следом за ними приподнялись ее маленькие округлые груди, и Энтони едва удержался от того, чтобы тут же не накрыть их ладонями. Она вынимала шпильку за шпилькой, а он изнемогал от нарастающего желания немедленно уложить ее и проникнуть в ее теплые глубины. Однако понимал — эта ночь принадлежит ей. В прошлый раз он проявил себя хуже некуда и теперь должен приложить все усилия и доставить ей удовольствие, какого она не испытывала никогда в жизни.

Наконец все шпильки упали на пол, предоставив полную свободу лавине белокурых волос. Энтони погрузил руки в шелковистые локоны Виктории и почувствовал, что близок к умопомрачению.

— Можно мне раздеть тебя? — робко спросила она.

Он улыбнулся. Она действительно смущена или притворяется, изображая неопытную девушку? Зачем? По правде говоря, его не сильно волновало, сколько у нее было мужчин. Не ему ее судить.

— Да, — ответил он.

Пусть все идет так, как хочется ей. А он постарается выжить, когда ее руки будут прикасаться к нему. Сняв с него сюртук и жилет, она бросила их на кресло, затем успешно справилась с узлом шейного платка, одну задругой расстегнула пуговицы на льняной рубашке и выправила ее из брюк. От этой нехитрой процедуры кровь застучала у него в висках.

Но оставались еще брюки и туфли. Он почувствовал, как легкие пальцы скользнули вниз по его груди, и все его мышцы напряглись от обжигающего желания.

— Позволь я сначала разуюсь, — хрипло произнес он.

— Ладно, но брюки оставь мне. Энтони усмехнулся:

— Да?

— Мне очень хочется посмотреть, что именно было внутри меня десять лет назад.

Он ухватился за спинку кровати. Определенно эта девушка обладает особым талантом выводить его из равновесия.

Сбросив обувь быстрее, чем когда-либо в жизни, Энтони выпрямился:

— Я в твоем распоряжении.

Глядя на его мощный торс, Виктория сглотнула и снова робко прикоснулась к его груди, проведя пальцами по соскам.

Энтони со стоном сжал ее руки:

— Дорогая, прекрати.

— Что-то не так? — Она озадаченно сдвинула брови.

— Займись моими брюками, иначе я не выдержу и, все это плохо кончится.

Он категорически не мог понять, чем вызвано ее смущение, но когда она, преодолев нерешительность, принялась расстегивать брюки, счел за лучшее закрыть глаза. Кто знает, какие эмоции отразятся на ее лице?

Мягким движением она потянула брюки вниз… И остановилась. Он услышал тихий прерывистый вздох и, открыв глаза, едва не рассмеялся — она смотрела на его мужские стати так, словно видела перед собой нечто невообразимое.

— Я настолько крупнее других мужчин?

— Не знаю, — прошептала она и притронулась к нему. От этого нежного прикосновения он испытал острое наслаждение, но тут же прикрыл ее руку своей и остановил:

— Сегодня это лишнее, дорогая.

Виктории хотелось бы знать о мужчинах чуть больше, чтобы понять смысл его замечания. Разумеется, в борделе женщины вели откровенные разговоры и называли вещи своими именами. Однако ее личный опыт сводился к сумбурному эпизоду на ступенях церкви. Иными словами — практически равнялся нулю. Теперь ей предстояло восполнить пробел, и она вздрогнула при мысли о том, что для этого придется принять в себя орган столь внушительных размеров.