Ахматова и Гумилев. С любимыми не расставайтесь... - Татьяна Алексеева Страница 46

Наверное, Николай должен был понять, что она за человек, еще до свадьбы. Например, в тот день, когда Ася пришла к нему на свидание, одетая в форменное платье сестры милосердия, и сказала, что ей нравится гулять именно в этом наряде: «Пусть все вокруг видят, что я работаю в больнице и помогаю людям!» Или в тот, когда она с легкостью отказалась от ухаживания за больными, посчитав, что работа отнимает у нее слишком много времени, и ей не стоит «хоронить в госпитале свою молодость». Но тогда Гумилев не придал всему этому значения. Или не захотел придать, потому что очень уж спешил жениться на «Анне Второй» — назло вышедшей замуж за Вольдемара Шилейко «Анне Первой».

А когда ему стало ясно, что за женщину он выбрал себе в спутницы жизни, было слишком поздно, Ася к тому времени уже ждала ребенка. Потом на свет появилась их дочь Лена, и ради того, чтобы не расставаться с девочкой, Гумилев заставил себя смириться и терпеть дальше тяжелый характер жены. Постепенно он научился настаивать на своем, не поддаваясь жалости, но прибегал к этому способу нечасто. Леночка слишком сильно пугалась и расстраивалась, когда ее мать начинала громко рыдать — она тоже плакала, только совсем тихо, почти беззвучно. Так мучить собственного ребенка Николай не мог и поэтому настаивал на своем только в тех случаях, когда речь шла о чем-то совсем серьезном для всей семьи. Например, об Асиной и Лениной безопасности и благополучии, как это было сегодня…

Из соседней комнаты не раздавалось ни звука, и Гумилев позволил себе немного расслабиться. Если бы Ася решила продолжить спор, она бы уже вернулась в кабинет и снова попыталась бы вызвать в нем жалость. А раз она молчит, значит, поплакав в одиночестве и не дождавшись его прихода, поняла, что с отъездом из Петрограда придется смириться. Правда, завтра она может попробовать снова переубедить его. Но, выдержав первую «атаку», он точно справится со всеми последующими — это тоже будет не очень легко, но все-таки намного проще.

Скинув домашние туфли, Николай растянулся на диване. Эту ночь, как и многие другие ночи, когда жена обижалась на него, ему предстояло провести в кабинете. Но он уже привык к этому, случалось спать и на гораздо менее мягкой и удобной постели — в Африке, в походах… Один трюм, в котором он приплыл в Египет в первый раз, чего стоил!

Закрыв глаза, Гумилев попытался поскорее заснуть, но в голову, как назло, полезли новые неприятные мысли — почти те же самые, что пыталась внушить ему супруга. О том, что теперь его семья будет далеко, и, если с женой и дочерью что-то случится, он не узнает об этом вовремя. И о том, что сам он остается совсем один, не только без Аси, но и без Леночки. И к этому придется привыкать так же долго и мучительно, как в свое время он привыкал к тому, что рядом нет «Анны Первой» и Львенка.

«Зато все они будут в безопасности, — напомнил он себе. — Ася с Леной и Львенком у мамы, Анна — у своего Шилейко. Им ничего не грозит, их есть кому защитить». И как ни хотелось ему, чтобы «Анна Первая» и все его дети были рядом, мысль о том, что сейчас для них лучше находиться рядом с более надежными людьми, помогла Николаю немного успокоиться и примириться с создавшимся положением.

Не всегда чужда ты и горда

И меня не хочешь не всегда,

Тихо, тихо, нежно, как во сне,

Иногда приходишь ты ко мне.

Н. Гумилев

В первые годы жизни Лев думал, что все дети живут только с бабушками, а мамы и папы лишь время от времени приезжают к ним в гости. В его семье всегда было именно так. Бабушка играла с ним, учила писать и читать, водила гулять в лес или в деревню, отвечала на его бесконечные «почему» и гладила его темную головку своей костлявой, слегка грубоватой рукой. А мама и папа жили где-то далеко, в другом, неведомом мире, который Лев представлял себе совсем смутно, и лишь время от времени приезжали к ним с бабушкой — чтобы пожить с ними несколько недель и снова уехать неведомо куда. На вопросы Левы, где они живут, родители отвечали длинными рассказами о других городах и странах, но многого в этих рассказах мальчик не понимал.

Отец говорил с ним о далеких государствах, перескакивая с одного на другое, и к концу беседы в голове у Льва была полнейшая путаница. Абиссиния и Франция, каменные пирамиды и железная башня, обезьяны с верблюдами и уличные художники существовали в его воображении в одном и том же месте, рядом друг с другом. Он считал это место одной, очень красивой сказочной страной и порой мечтал отправиться туда вместе с папой. Но почему-то ни разу не попросил отца взять его в эту удивительную страну с собой. Как будто чувствовал, что это невозможно…

Мама приезжала к ним еще реже и оставалась всегда ненадолго. Леву ее визиты не радовали, а только расстраивали. Каждый раз, при-ехав, поцеловав его и задав ему несколько вопросов о том, как он поживает и слушается ли бабушку, мама уходила в свою комнату и почти все время проводила там. Утром она обычно просыпалась поздно и не выходила к завтраку. Бабушка в такие дни всякий раз неодобрительно косилась на ее дверь, но при этом шикала на Леву, чтобы он не шумел и не будил мать раньше времени. Мальчик же, удивляясь про себя, как можно спать днем, старался играть тихо и время от времени на цыпочках подходил к маминой комнате и прислушивался. Вдруг она уже встала и сейчас выйдет к нему?

Иногда ему казалось, что из-за двери доносятся легкие шаги и слабый скрип половиц. Мальчик радовался, уверенный, что, раз мама проснулась, он скоро увидит ее и сможет пожелать ей доброго утра. Но время шло, а из комнаты по-прежнему никто не выходил. Тогда Лев возвращался к своим солдатикам и лошадкам, но все чаще и чаще бросал игрушки и вновь выглядывал в коридор. А потом и вовсе переставал играть и лишь переставлял солдатиков с места на место, продолжая прислушиваться к каждому шороху, раздающемуся из маминой спальни. Так проходили еще час или полтора, казавшиеся ребенку вечностью. И только потом мама в конце концов выходила из комнаты, заглядывала в детскую и улыбалась радостно бросавшемуся к ней сыну:

— Здравствуй, Лев, здравствуй! Как ты спал?

Она приседала, чтобы обнять его, и Лева обхватывал мать обеими руками. Ему не хотелось ее отпускать, он мог бы часами стоять так, прижимаясь к ней, но его счастье длилось всего пару минут. Потом Анна мягко отстраняла сына и выпрямлялась.

— Поиграй пока, а я пойду чаю выпью, — говорила она ласково и снова надолго исчезала из детской.

Леве очень хотелось побежать за ней в столовую и посидеть рядом за столом, пока она будет пить чай, но он уже знал, что бабушка не позволит ему этого. Каждый раз, когда он пытался пойти следом за матерью, она ловила его на полдороге и с тихим ворчанием уносила обратно в детскую.

— Не мешай маме, не надо, — наставляла она внука. — Пусть спокойно посидит, не до тебя ей. Лучше я с тобой поиграю, хороший мой…

Сказать, что он хочет играть не с ней, а с мамой, Лев не мог: ему не хотелось ее обижать. Приходилось переставлять вместе с бабушкой солдатиков и «стрелять» из игрушечной пушки, одновременно с этим прислушиваясь к шагам в коридоре и надеясь, что мама заглянет в детскую еще раз. Иногда она так и делала, а иногда возвращалась в свою комнату и сидела там до самого вечера. Бабушка говорила, что она пишет стихи, но, когда Лев с любопытством спрашивал, что это такое, неодобрительно поджимала губы и заявляла, что это ерунда и пустая трата времени. Мальчик видел, что такие вопросы ей неприятны, и замолкал, хотя ему очень хотелось понять, зачем маме нужно заниматься «пустым делом».