Ярмарка невест - Кэндис Герн Страница 46

Джеймс налил третий стакан и перечислил свои оправдания. В нем нуждаются его люди. Он нужен на руднике. Настала зима, и во время дождей насосы будут работать на пределе. Жителям деревень потребуются топливо, продукты, лекарства. Он должен заботиться о своем имении, коль скоро у него больше нет управляющего. К тому же была еще Агнес. Как бы ни была сильна ее ненависть к нему, Агнес некуда было пойти, некому было о ней позаботиться. Теперь и Верити зависит от него.

Существовало бесконечное множество оправданий, почему Джеймс не мог выбрать легкий выход из положения. Джеймс знал, что истинной причиной была трусость. Все в нем было построено на трусости. У него не было достаточно сил, чтобы сделать то, что настоящий мужчина сделал бы уже много лет назад.

Нет чести. Нет мужества. Нет сердца. Только еще один пустой стакан, который надо наполнить в надежде заглушить боль, напиться, чтобы забыть обо всем на свете.

Слезы впитывались в наволочку под щекой Верити. Она плакала и плакала – от боли, которую Джеймс причинил ей, от гнева, который он излил на нее, от своей собственной ненормальности, оттого, что ее жизнь разбита.

Когда поток слез наконец истощился, Верити перевернулась на спину и крепко прижала ладони к глазам. Она не должна была разочароваться, потому что с самого начала знала, чем это закончится. Желание утешить его перевесило знание, что она не в состоянии этого сделать таким способом.

Верити спустила ноги с кровати, встала и медленно пошла к туалетному столику. Боль между ног еще чувствовалась, но Верити помнила о ней и о том, что с ней произошло, и двигалась осторожно. Бросив один взгляд на себя в зеркало, она отвернулась. Она выглядела как пугало. Верити потянулась к тесемкам на спине платья. Она долго возилась, нащупывая завязки, пока наконец сумела развязать корсаж, и платье упало к ее ногам. Наклонившись, чтобы поднять его, Верити увидела красное пятно между складками желтого муслина.

С ее губ сорвался тихий стон отчаяния. Потом Верити скомкала платье и запихала под каминную решетку. Платье начало тлеть, но никак не загоралось. Рядом с камином стояли небольшие мехи. Верити схватила их и несколько раз качнула. Только тогда платье вспыхнуло. Верити смотрела, как оно чернеет, скручивается и распадается на мелкие кусочки. Теперь не осталось никаких следов того, что произошло внизу.

Джеймс разозлился на нее за предполагаемую девственность больше, чем за другие ненормальности. Как он мог быть в этом уверен? Возможно ли, чтобы мужчина знал такие вещи наверняка? Появление крови она объяснила. Как же он догадался? Не важно. Верити никогда не признается ни ему, ни кому бы то ни было другому. Она не говорила ни единой живой душе, что так и не вступила в супружеские отношения с мужем. Сознаться в этом значило признать унизительность единственной брачной ночи, признать свою физическую непривлекательность, признать, что ни один мужчина никогда не захочет ее.

Признать это было трудно, но за прошедшие годы она смирилась с этим недостатком. Она не думала об этом и успокоилась, решив, что ей предстоит жизнь без плотской любви. И без детей.

Но это было до того, как она приехала в Пендурган.

Когда она обнаружила, что против воли ее влечет к Джеймсу, старая неудача стала преследовать ее. Каждый раз тело отзывалось на ласки Джеймса: на его прикосновение, поцелуй, взгляд, просто на его присутствие. Тем самым тело напоминало Верити о том, чего у нее никогда не будет.

Боль, которую она испытала некоторое время назад, несомненно, доказывала справедливость обвинений, высказанных в ее адрес Гилбертом. У нее был какой-то физический изъян, который затруднял или даже делал невозможным сексуальные отношения, и поэтому Верити была лишена сексуальной привлекательности.

Сегодня все произошло из-за стечения обстоятельств. Джеймс оказался в бедственном положении, а рядом была только она. Любая женщина сделала бы это, но в тот момент только Верити была доступна, и, да простит ее Господь, сама она тоже хотела Джеймса.

Верити подошла к умывальнику и налила в таз воды. Вода была ледяная, и Верити доставило удовольствие обжигающее покалывание, когда она плеснула ею себе в лицо.

В глубине души Верити надеялась, что сможет испытать то, что постоянно испытывают большинство женщин. На какой-то миг она действительно поверила, что может быть желанной для мужчины, узнать, как это бывает, когда мужчина ее хочет.

Верити еще раз сполоснула глаза, потом насухо вытерлась полотенцем, надеясь стереть последние следы своего поражения. Сладкий миг, которого она так жаждала, исчез, как только Джеймс вошел в нее. Ей показалось, что он разрывает ее на части. Он так спешил, как будто хотел побыстрее избавиться от нее. Может быть, она ему тоже причинила боль? Когда все было кончено, Джеймс выругался и с отвращением отвернулся, как будто не мог на нее даже смотреть.

Как она могла вообразить, что в этот раз все будет по-другому? Как она могла позволить себе отвечать на его поцелуи, поверить, что они говорят о желании, а не о простой телесной потребности?

Хуже того: как она могла позволить себе влюбиться в мужчину, который никогда не сможет захотеть ее, который сегодня поклялся, что никогда больше до нее не дотронется?

Верити медленно и осторожно села На табурет перед туалетным столиком и начала вынимать шпильки из волос. Она потеряла несколько шпилек внизу, и плотный узел на затылке превратился в неряшливую массу. Верити распустила волосы по спине и приступила к ежевечернему ритуалу расчесывания.

Она вспомнила, как в ранней юности разговаривала с Эдит о своих мечтах о будущем, о доме в деревне, о муже, детях, обычных вещах, о которых мечтают большинство молодых девушек. Но почему-то все пошло наперекосяк.

Ее брак с Гилбертом совсем не был обычным. В первую брачную ночь Гилберт попытался сделать ее своей женой, но ему стало ужасно плохо, и он покинул ее в маленьком ветхом доме более чем на два года и никогда больше не подходил к ее постели, редко смотрел на нее до того момента, когда пришел забрать ее в Корнуолл. Не было обычным и то, что он отвел ее на аукцион, как будто она лошадь. И конечно же, не было обычным то, что она влюбилась в мужчину, который нуждается в ней, но не испытывает желания.

Верити перестала расчесываться и начала рассматривать себя в зеркале.

– Прекрати! – сказала она вслух своему отражению и погрозила ему щеткой. – Прекрати! Прекрати!

Она терпеть не могла себя жалеть, даже если такие моменты были недолгими. Верити никогда не позволяла неожиданным поворотам жизни выбить ее из колеи и не хотела, чтобы люди видели в ней жертву. Она привыкла к жизни в Пендургане, несмотря на неопределенность своего положения. Она никогда не была борцом, но и не выставляла свои неприятности напоказ. Она спокойно прятала их и продолжала жить, как будто ничего не произошло.

Точно так же, как она никому не рассказала о своей жуткой брачной ночи, она никому не расскажет и о том, что произошло между ней и Джеймсом. Ее любовь к нему останется ее драгоценной, ревностно хранимой тайной. Невысказанной, безответной.