Царица Савская - Тоска Ли Страница 46

Несколько дней спустя захромал верблюд, несущий поклажу с золотом. Мы зарезали его в ту же ночь, и хозяин верблюда рыдал, не скрывая слез. Он знал, что цену верблюда ему возместят, но все равно был безутешен над своей верблюдицей, которую называл Анемоной, и потом много дней нес на шее ее уздечку.

— Я уже видел такое раньше, — сказал Абгаир, качая головой. — Это очень плохо.

Я замолкала на долгие дни. И не могла объяснить этой перемены, когда Шара спрашивала меня о ней шепотом, а Яфуш — взглядами. Что-то случилось со мной во время пути, что-то похожее на срывание покровов. Я превратилась из царицы своей земли в царицу соседнего царства, в экзотическую правительницу далекой страны, где почитают лунного бога с чужим именем. Мы выходили из оазисов Хегры и Табука, а я ощущала, что сбрасываю кожу, как ящерица, меняюсь настолько, что лица знакомых людей узнаю лучше своего собственного.

Когда мы вышли на последний отрезок пути, я начала искать в небе лицо Алмакаха. Но и сама луна казалась мне здесь иной, кузиной привычного диска, которую племена Хизма называли Синн.

В день, когда мы вышли из пустыни к оазису Рамм, горы Сабы казались мне далекими, как прошлая жизнь, как сон.

В тот вечер странная молния рассекла небо белыми венами, и я запоздало отметила, что ночи уже не такие холодные. Когда на землю упали первые капли грозового ливня, я поняла, что настала весна.

В ту ночь я видела чудо. Одна из семей, пришедших к нашему костру, привела с собой маленькую девочку, которую на их языке называли «Рай». Я никогда не слышала подобного имени и восхитилась тем, как оно прекрасно, пожалела, что меня не назвали так же и что я, будучи бесплодной, не смогу подарить его дочери.

Когда Рай затерялась среди людей, один из моих музыкантов взял барабан и начал отбивать ритм. Тогда я и заметила, что маленькая девочка — ей было всего года три или четыре — начала танцевать у огня.

Она совершенно не обращала на нас внимания, а мы затихли, прекратив разговоры, и смотрели, завороженные экстазом, которому не нужна была настойка дурмана, или вино, или те вещи, что помогают нам снова почувствовать себя детьми. Она покачивалась и топала, прыгала в ритме барабана — и инструментов, неслышных нам, поскольку наши уши давно закрыты от божественной реальности, откуда приходят дети, не растеряв с нею связи в таком возрасте.

Я видела столько страха под множеством разных личин: предупреждение, защита, сдерживание себя. Рай была полной противоположностью всему этому. Танцуя с закрытыми глазами, она была соблазнительна в своей невинности и не оглядывалась ни на бога, ни на племя, ни на луну, ни на воздух. Как же я ей завидовала!

Мы остались в оазисе на три ночи. И хотя каждый вечер я искала глазами Рай, с тех пор я никогда больше ее не видела. В последнюю ночь опять разразилась гроза, и я вышла наружу, подставив лицо дождю.

— Моя царица! — позвал меня Ниман, но его голос казался далеким, как сама Саба. Был только песок под моими ногами, и дождь, брызгами разбивавшийся о лицо, и ручейки воды, стекавшие по волосам и заставлявшие тунику липнуть к телу. Дождь, смывавший с меня пыль шести месяцев путешествия.

В ту ночь я не была ни царицей, ни Билкис, ни Македой, ни любовницей, ни Верховной Жрицей Луны, я была чем-то большим и меньшим одновременно.

В Эдом я вошла изменившейся. Я думала только о Рай.

Я была готова встретиться с этим царем.

Я забыла сверкание золота и блеск серебра, яркие цвета драгоценных камней. Во время нашего пути по пескам они стали для меня лишь мусором, бесполезными безделушками, которые нельзя съесть и нельзя использовать ни для укрытия, ни для лечения.

Но их можно было обменять на корабли и порты, чтобы укрепить свой народ.

Мои девушки украсили и заплели мои волосы. Они вытащили расшитые платья. Шара сожгла фимиам до пепла, смешала его с маслом и подвела мои глаза. В прошлую ночь она расписывала хной мои руки и украсила ноги затейливым кружевом до лодыжек.

Моя вооруженная охрана украсила ножны драгоценными камнями, на голом торсе евнуха сияло столько золота, что он посрамил бы и принца. Мои музыканты вновь перевоплотились в небесных духов, как в ночь моего пира.

Видела ли я когда-нибудь более величественное зрелище? Придворные в лучших одеяниях своих племен, девушки в дожде золотых украшений, жрецы в строгих мантиях и серебряных клобуках, рукояти церемониальных ножей сверкают в первых лучах рассвета. На верблюдов надели уздечки с кабошонами, седла украсила бахрома кистей.

Тамрин предупреждал меня, что не стоит надевать рогатую корону, поскольку подобные изображения отвратительны израильтянам, как и любой другой идол. Он не знал, что я уже выбрала корону с полумесяцем, на которой серебряная луна закрывала солнечный диск. Я объяснила, что эта корона показывает историю о том, как богиню племен Шаме затмил Алмаках, который превыше всего. Но только царь поймет, что это загадка, секрет, сокрытый у всех на виду.

Шара возложила на мои плечи тяжелый воротник-полумесяц, который я заказывала специально для этого случая. Он мерцал водопадом кварца, нити которого спадали до самого пояса — луна и льющиеся от нее лучи. Она повязала золотой пояс поверх моего платья, закрепила вуаль и поцеловала меня сквозь нее.

— Ты царица цариц и царица царей. Ты истинная Дочь Луны, — сказала она затем, низко склоняясь.

Сам Кхалкхариб помог мне забраться в паланкин, как только зажгли курильницы и белый дым потянулся в воздух.

Впервые с тех пор, как мы вышли из Сабы, мой маркаб предстал на всеобщее обозрение, его акациевая рама была покрыта новыми золотыми листьями. Лишь мой же паланкин мог сравниться с ним красотой: инкрустированные столбики, золотые навершия, по одному на каждую фазу луны — растущую, полную, убывающую и темную, которую изображал обсидиановый диск. Я никогда не видела Сайю, мою верблюдицу, настолько красивой: серебряные кисти покачивались на ее боках, уздечка сияла огненной яшмой.

Звезды бледнели, растворяясь в персиковых сумерках. В миг, когда солнце возникло над горизонтом, лучи его опалили небо и жаркий сияющий диск буквально испепелил восток.

В Израиль мы вошли еще вчера и в темноте добрались до узкой долины у города Этама, расположенной на юге от Иерусалима.

Небольшой отряд, встретивший нас у Хеврона, сообщил, что это место было источником воды для царских садов и парков. Лучшего места для своего появления поутру я и придумать не могла.

Тамрин свистнул и выбросил руку вперед. Дюжина мужчин окружила мой паланкин, а караван начал свое неспешное продвижение вперед, появляясь на свет из-за спрятавшей нас вершины холма. Я оглянулась и прикрыла глаза, рассматривая сияющую змею каравана, ползущую предо мной. Я знала, что больше никогда не увижу подобного зрелища.

Мы поднимались из долины одновременно с солнцем, лучи которого отражались от золота и украшений. Я радовалась вчерашнему дождю, сегодня в такт нашему продвижению в воздух вздымался лишь дым благовоний, пропала завеса удушающей пыли, которая окутывала нас все предыдущие месяцы. Лиры и лютни рассеяли тишину раннего утра. И прекрасный голос взлетел над миром, вознося хвалу богу, у которого не было имени. Мазор.