Год длиною в жизнь - Стивен Манчестер Страница 46

Кугуар и американская рысь, представители хищного семейства кошачьих, расхаживали взад и вперед по своему вольеру, словно сокамерники, отбывающие пожизненный срок. Только я успел удивиться про себя тому, какой маленькой выглядит рысь, как Пончик заявил:

— Кажется, она мне улыбается, деда.

— Это оттого, что она хочет есть, — ответил я и испугался, как бы Мэдисон не обмочилась от смеха.

Осеннее солнце припекало все жарче, избрав меня своей жертвой, тем не менее мы пересекли красный деревянный мост и ступили на земли традиционной фермы Новой Англии. На ней располагались амбар, скотный двор и два пастбища, и именно здесь и началось настоящее веселье. На ферме жили три лошади, несколько дойных коров, две козы и свинья с поросенком — по задумке устроителей, экспозиция должна была быть интерактивной. Пока внуки пытались подружиться с домашними животными, я скормил несколько монеток старому торговому автомату, получив взамен две пригоршни питательных драже для кормления животных.

Прогулки верхом на пони оказались короткими, но чрезвычайно увлекательными и приятными — слава Богу! — а поездка на «Чу-Чу» дала желанный отдых моим ногам. Собственно, это был трактор, замаскированный под поезд. Билет на него стоил два доллара, и я уговорил детвору прокатиться дважды и не стал бы возражать, если бы они катались до самого вечера, но они не захотели.

Извилистая тропинка огибала пруд, в котором плавали сотни уток и скандальных лебедей-трубачей, громогласно требовавших, чтобы их покормили. По обеим его сторонам стояли парковые скамейки, предлагая желающим передохнуть и полюбоваться пейзажем. Я не хотел, чтобы дети догадались, какая тошнота и усталость навалились на меня после увеличения дозы лекарства, посему застряли мы здесь надолго. Хорошо, что Мэдисон напомнила мне о том, что надо взять с собой хлеб. Добрых полчаса мы кормили шумно галдящих и назойливых птиц.

Рыжая лисица и енот дали нам возможность свести близкое знакомство с нашими соседями, ведущими ночной образ жизни.

— Эти зверушки во множестве живут рядом с нами, а по ночам выходят из нор, чтобы полакомиться на свалках, — пояснил я внукам.

— Я хочу быть енотом, — тут же заявил Пончик.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — согласился я и взъерошил ему волосы.

Мэдисон вновь расхохоталась.

Марш смерти завершился североамериканским бизоном и белохвостым виргинским оленем. Будучи представителями животного мира, известными своими дальними переходами в поисках подходящих пастбищ, они вели себя на удивление смирно.

— Ну что, ребятки, хватит на сегодня? — осведомился я.

— Хватит, — в один голос согласились они, и более сладкой музыки я еще в жизни не слышал.

* * *

Поджидая Райли, которая должна была забрать малышню домой, мы трудились над головоломкой. Я вымотался до предела, голова у меня гудела, но я рассказывал им одну историю за другой, надеясь отвлечься от собственных мучений.

— Однажды я собирал головоломку трона царя Тута [27]. Собрав трон, я понял, что все остальные фрагменты были одинакового фиолетового цвета. А еще был у меня такой случай, когда все фрагменты оказались одинаковой формы и размера. Складывая их один за другим, я почти дошел до конца, и тут выяснилось, что последний не подходит. Пришлось разбирать головоломку по частям, пока я не нашел то место, где сделал ошибку.

— Вот дерьмо! Ой, простите! — воскликнула Мэдисон.

— А однажды мне попалась головоломка «Счастливая леди». У нее был белый фон с клевером и божьими коровками, так что, изрядно помучившись, я перевернул ее и стал собирать с изнанки.

Голова моя, казалось, была готова вот-вот лопнуть от боли.

Как только они уехали, я принял две большие белые таблетки и завалился спать.

* * *

Уже засыпая, я вдруг — сам не знаю почему — вспомнил, как мой дед любил рассказывать на ночь всякие жуткие истории. «Однажды, совсем еще мальчишкой, — помнится, говаривал он, — я отправился на танцы в клуб, стоящий на опушке леса в Мэйне, где мы тогда жили. Как вдруг в дом вошел какой-то незнакомец, которого никто и никогда раньше в наших краях не видел, приблизился к Клер Немо и пригласил ее на танец. Она согласилась. Где-то посреди вальса он вдруг заметил крестик, висящий у нее на шее. Издав ужасный крик, он сорвал его и выбежал вон, прикоснувшись ладонью к стене. Отпечаток его руки виден на штукатурке до сих пор. С того дня все только и говорили о том, что в тот вечер красавица Клер Немо танцевала с самим дьяволом».

В сравнении с его россказнями о том, как людей хоронили живьем, эта история ничего не добавила к моим ночным кошмарам. «В старые времена, — разглагольствовал дед, — во время эксгумации некоторых трупов на внутренней крышке гробов обнаруживали царапины, оставленные ногтями. Погруженные в глубокий летаргический сон, эти бедолаги вовсе не были мертвы, когда их предавали земле».

Его истории о поминках приводили меня в панический ужас; он любил рассказывать о варварских временах, когда медицина была примитивной, бальзамирующий состав еще не изобрели, и семьям покойников приходилось устраивать поминки в собственных гостиных. Помню, что эти байки пугали меня до смерти, но при этом я с жадностью ловил каждое его слово, и на протяжении многих лет воображал, что такая вот страшная судьба ждет и меня самого, а потом просыпался посреди ночи, задыхаясь и обливаясь пОтом.

Но на сей раз все было по-другому. Когда я открыл глаза, вокруг царила такая кромешная тьма, что я даже спросил себя, жив я еще или уже умер. А если умер, то тошнотворное чувство одиночества не оставляло никаких сомнений: я попал в ад. От зловещего молчания и мертвой тишины, не умеющих даровать прощение и жаждущих лишь покарать, у меня участилось дыхание, а сердце зашлось от ужаса. Значит, я еще жив!

Перед моим внутренним взором, словно в калейдоскопе, замелькали обрывки воспоминаний, но их было слишком много, и собрать эту головоломку мне оказалось не по силам. Страх обострил все чувства, а в венах забурлил адреналин. При этом я чувствовал себя совершенно беспомощным, боясь даже пошевелиться. В голове теснились тысячи мыслей, но я ухватился за одну, которая показалась мне спасительной: надо произвести проверку контрольных операций. Руки и ноги отчаянно покалывало от застоявшейся крови, а в висках стучало так, словно голову мне придавили огромной глыбой. В горле пересохло, как если бы я оказался посреди безводной пустыни. Я попробовал крикнуть во всю силу легких, но с губ моих сорвался лишь безумный воспаленный шепот. В глазах у меня защипало — под веками начали скапливаться старые, жгучие слезы. Я задыхался в замкнутом, ограниченном пространстве спертого, застоявшегося воздуха, который быстро улетучивался, а сверху на меня давили шесть футов земли. Вся тяжесть мира в буквальном смысле легла на мою стесненную грудь. И тут, словно всех этих ужасов было недостаточно, на меня снизошло озарение: я делю эту тяжкую ношу с теми, чьи тела уже давно разложились. Мой детский кошмар все-таки сбылся наяву. Меня похоронили заживо!