Обманутое время - Нора Робертс Страница 47

— Наверное, я кажусь тебе полным идиотом… Что ж, я заслужил.

— Я не считаю тебя идиотом.

Кэл нетерпеливо дернул плечом.

— Я вполне отчетливо представляю его себе. Под два метра ростом и сложен, как какой-нибудь древнегреческий бог.

— Адонис, — предложила Либби, уже улыбаясь. — Голосую за Адониса.

— Помолчи! — Она заметила, что уголки губ Кэла слегка дернулись. — Блондин, скуластый, загорелый, с мощным раздвоенным подбородком.

— Как у Керка Дугласа?

Кэл метнул на нее подозрительный взгляд.

— Ты знаешь такого парня?

— Только по его репутации. — Поняв, что гроза миновала, она поцеловала Кэла в плечо.

— И потом, голова на плечах у него тоже есть, за что я еще сильнее его ненавижу. Он доктор… не медицины, а философии. Вы с ним часами обсуждаете древние брачные обычаи всяких таинственных племен. А еще он играет на фортепьяно.

— Ух ты! Я потрясена.

— Он богат, — загробным голосом продолжал Кэл. — Кредитный рейтинг — девять целых и две десятых. Он возит тебя в Париж и занимается с тобой любовью в номере окнами на Сену. А потом он дарит тебе бриллиант размером с кулак.

— Ладно, ладно. — Либби задумалась. — А стихи он любит?

— Даже сам их пишет.

— О боже мой! — Она прижала руку к груди. — Может, заодно предскажешь, когда я с ним познакомлюсь? Хочу подготовиться заранее.

Кэл покосился на Либби. Глаза у нее искрились смехом.

— Тебя мой рассказ, похоже, веселит?

— Да. — Либби погладила его по щеке. — А тебе, похоже, больше понравилось бы, если бы я пообещала, что уйду в монастырь.

— Конечно! — Кэл взял ее руку и приложил ладонью к губам. — Дай письменную клятву!

— Я подумаю. — Либби увидела, что глаза у Кэла снова стали ясными, лучистыми. Перед ней прежний Калеб Хорнблауэр, мужчина, которого она любит и понимает. — Мы закончили ссориться?

— Д-да… Прости меня, Либби. Я вел себя как полный долб.

— Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, но ты, наверное, прав.

— Мир, дружба? — Склонившись к ней, он поцеловал ее в губы.

— Мир, дружба. — Не дав ему отстраниться, она притянула его голову к себе. Второй поцелуй оказался долгим, страстным и совсем не дружеским. — Кэл! — продолжила Либби. — Ты забыл сказать, как зовут того типа… Ой! — Она дернулась; ей стало и больно, и смешно. — Ты меня укусил!

— Вот именно.

— Ты сам его придумал, а вовсе не я! — невинно напомнила Либби.

— Вот пусть он в моей голове и остается. — Кэл уже улыбался. — Собираешься замуж, да? Я тебе еще целую кучу таких напридумываю… — Он ласкал ее грудь.

— Да… — Либби готова была смеяться и плакать от счастья.

— Представь, что я сам повезу тебя в Париж. Первые три дня мы проведем в том самом гостиничном номере окнами на Сену… и все три дня не будем вылезать из постели. — Он покусывал ее, поглаживал, время от времени прерывая ласки и вновь возобновляя их. — Будем пить шампанское, бутылку за бутылкой, а закусывать всякими деликатесами, которые называются так, что язык сломаешь. А потом мы оденемся. Я представляю тебя в чем-то прозрачном и белом, ниспадающем с плеч… С обнаженной спиной. В общем, все встречные мужчины, увидев тебя в таком платье, сразу захотят меня убить.

— Что мне до них! — Либби вздохнула. — Я вижу только тебя.

— Небо усыпано звездами, — продолжал говорить Кэл. — Миллионами звезд! И аромат такой свежий… Париж пахнет водой и цветами. Мы с тобой пойдем гулять, будем любоваться невероятным парижским светом и прекрасными старинными дворцами, а потом зайдем в кафе и будем пить вино на открытой террасе под зонтиком. А после кафе вернемся в отель и снова займемся любовью — и так будет продолжаться много часов подряд.

Его губы пьянили ее.

— Для любви нам Париж не нужен.

— Да. — Кэл повернулся и стал смотреть на Либби. Ее лицо светилось, глаза были полузакрыты, на губах играла мечтательная улыбка. Калебу захотелось навсегда запомнить этот миг. Сейчас для него во всем мире не осталось никого, кроме нее. — Ох, Либби, как ты мне дорога!

Другого она не хотела слышать; о другом бы не попросила. Она отчаянно прижалась к нему всем телом, отдавая себя без остатка.

Он почувствовал силу ее желания. Его поцелуи стали более страстными и настойчивыми. Руки все нетерпеливее. Либби не уступала ему, в ласках охотно откликалась на его страсть. Знакомый жар охватил ее. Невыносимый и сладостный. Она еле сдерживала нетерпение.

Дикий, первобытный крик вырвался из самых ее глубин, словно предвестник исступления. Они безумствовали, заводили друг друга лучше самых мощных афродизиаков. Кэл испытывал то сладость, то боль. Он не переставая шептал ее имя.

Кэл был прекрасен. Либби впитывала его всем своим существом — чревом, руками, языком. Он силен. У него стальные мускулы. И все же он дрожит, стоит ей прикоснуться к нему пальцем. Он хотел, чтобы она его запомнила, и она запомнит.

Кэл стонал под грузом новых ощущений, чувствовал жар, который исходил от Либби, когда она обвивалась вокруг него, заново открывала его для себя, искала его губы. Они так пылко целовались, что едва не теряли сознание. Казалось, у обоих не хватит сил вынести это до конца.

— Либби… — хрипло позвал Кэл, выдавая всю силу своего желания. — Пожалуйста…

Она сомкнулась вокруг него, и их окружила жаркая, бархатная ночь. В стонах Либби слышалось торжество. Ускоряя темп, они все выше улетали на крыльях любви. Он слепо потянулся к ней, и его руки скользнули по ее влажной коже. Их ладони соприкоснулись, и они одновременно достигли пика наслаждения.

Лучше не бывает… Истомленная, довольная, Либби прильнула к Кэлу, положила голову ему на грудь. Она слушала, как бьется его сердце, и тихо вздыхала, когда он поглаживал ее волосы.

Она успокоилась. Теперь каждая клеточка ее тела источала умиротворение. Интересно, долго ли любовники могут лежать в постели без еды и питья? Вечно! Либби улыбнулась.

— У моих родителей есть кот, — прошептала она. — Толстый рыжий кот по имени Ромашка. У него нет ни капли честолюбия.

— Кот по имени Ромашка? По-прежнему улыбаясь, она провела пальцем по его плечу.

— Ты ведь видел моих родителей… В общем, целыми днями он валяется на подоконнике. Целыми днями. Так вот, сейчас я точно понимаю, какие чувства он испытывает. — Она слегка потянулась. — Мне нравится твоя койка, Хорнблауэр.

— Я и сам все больше привязываюсь к ней.

Некоторое время они молчали. Каждый думал о своем.

— Музыка… — Теперь она звучала и для нее — сладкая, романтическая. — Почему она кажется мне такой знакомой? Кто ее написал?