Дерзкие мечты - Дженнифер Блейк Страница 47

— Вайолетт…

В одном этом слове выразились вся его страсть и вся сила чувств.

Она облизнула губы.

— Прошу вас. Я… я не могу больше выносить контроль Гилберта над моими поступками, моими встречами, моими перемещениями.

Прошло несколько секунд, прежде чем Аллин произнес хриплым, срывающимся голосом:

— Я тоже, черт меня побери!

Наклонившись вперед, он отдал распоряжения кучеру, и их карета покатила по улице, набирая скорость. Когда он снова откинулся на спинку сиденья, Вайолетт взяла его руку и крепко сжала. Глубоко вздохнув, она почувствовала, как косточки корсета впиваются в ее тело. Аллин притянул ее к себе, она положила голову ему на плечо и закрыла глаза.

Вайолетт не представляла, как Аллин намеревается отделаться от преследователей. Извилистые улицы старой части города не давали возможности сделать это. Однако кучер уверенными движениями направлял карету по запутанным кварталам.

В конце концов они выехали на обсаженную деревьями улицу на окраине Парижа. Она была значительно шире центральных, но не менее тесно застроена домами и так же забита экипажами, как и улица перед особняком княгини Фурье. Одно из красивых зданий, расположенное в глубине засаженного платанами двора, сияло огнями. По-видимому, там принимали гостей. Когда их карета замедлила движение, проезжая мимо стоявших экипажей, Аллин велел остановиться.

— Куда мы приехали? — поинтересовалась Вайолетт.

— Здесь живет семья Понталба. Невестка барона сегодня устраивает прием, на который я имею честь быть приглашенным.

Прежде чем Вайолетт успела что-либо сказать, он открыл дверь и выпрыгнул из кареты. Затем, протянув руку, помог своей спутнице выйти и велел кучеру проехать дальше и встать на стоянку, словно его хозяин остался в этом доме. Когда их карета отъехала, Аллин быстро повел Вайолетт между стоявшими экипажами.

Она услышала позади себя звук приближавшейся черной коляски и вздохнула с облегчением, когда Аллин остановился рядом с элегантным ландо бордового цвета. Распахнув дверцу, он подсадил Вайолетт и окликнул через плечо человека в ливрее, который отделился от группы кучеров.

— Скажи своему хозяину, что мне срочно понадобилось его ландо. Он может взять мою карету, пусть только вернет ее завтра не очень поздно.

— Ах, месье Массари, я и не узнал вас! — негромко воскликнул тот. — Мой хозяин сочтет за честь быть вам полезным.

Аллин махнул ему рукой и, вскочив в ландо, захлопнул за собой дверь.

— Этот экипаж принадлежит моему другу, — торопливо пояснил он Вайолетт, — порядочному человеку.

— Несомненно, раз уж он доверяет вам свой экипаж.

— Он пользовался моим по менее серьезному поводу.

Они замолчали, откинувшись на спинку сиденья, когда к ним приблизилась черная коляска. Она проехала мимо. Двое мужчин внутри сидели, подавшись вперед, не сводя глаз с кареты Аллина, которая медленно продвигалась по улице среди других экипажей. Через некоторое время коляска остановилась, но из нее никто не вышел. Как Аллин и рассчитывал, они, по-видимому, решили, что их подопечный покинул карету перед входом, чтобы принять участие в еще одном светском мероприятии.

Прошло несколько томительных минут, казавшихся вечностью, прежде чем исчезнувший в глубине ярко освещенного здания кучер Аллина снова появился из темноты с другой стороны. Он вскарабкался на козлы бордового ландо, и их экипаж тронулся с места. Не спеша они отъехали от дома Понталба и покатили по улице.

Когда они проезжали мимо черной коляски, Аллин повернулся своей широкой спиной к окну и обнял Вайолетт, шепча ей на ухо, что делает это с целью маскировки, чтобы те двое подумали, будто они любовники, получившие наконец возможность уединиться.

«Не так уж это далеко от действительности, — подумала Вайолетт, тая в его объятиях и прижимаясь лбом к его сильной шее. — Совсем недалеко».

Улица, на которой жил Аллин, была пустынна.

Чтобы не привлекать к себе внимания, они оставили ландо на некотором расстоянии от дома. После всех пережитых волнений и спешки Вайолетт казалось странным, что они сейчас так спокойно идут к его апартаментам, держась за руки, и в то же время она чувствовала себя так, будто возвращалась домой.

Экономка, открывшая им дверь, сделала большие глаза от удивления, когда увидела Вайолетт, но промолчала, сказав только, что в студии хозяина к его возвращению приготовлены вино, сыр и орехи. Получив разрешение, она направилась к обитой зеленым сукном двери, которая вела в хозяйственную часть дома, но не удержалась и обернулась, снова посмотрев на них с интересом.

Вайолетт и Аллин спокойно поднялись по лестнице, размеренно шагая по ступенькам. В их движениях не было ни торопливости, ни медлительности, как будто они оба знали, что пришли сюда с определенной целью, и оба были согласны. Его рука осторожно поддерживала ее за локоть, не подталкивая и не увлекая вперед. Вайолетт не задавала себе вопросов. То, что они оказались здесь вдвоем в такой поздний час, было неизбежно; все, что происходило раньше, вело их к этому.

На столике у камина горела одна-единственная свеча. Когда дверь за ними закрылась, они повернулись и посмотрели друг на друга в ее колеблющемся свете. Вайолетт почувствовала, что ей стало трудно дышать под жестким корсетом из китового уса, стянувшим грудь. В ее больших печальных глазах таилось беспокойство, и в то же время ее взгляд был полон решимости, с какой новообращенный в веру смотрит на алтарь. Она ждала.

Аллин резко повернулся и, подойдя к камину, взял из коробки на столике несколько маленьких свечек. Запалив одну из них от горевшей свечи, он установил и зажег все свечи в канделябре, стоявшем в углу комнаты. Яркое сияние окутало его лицо золотым ореолом с голубыми и оранжевыми отсветами, придав ему безжизненный, окаменевший вид бронзового изваяния.

В женщине зародилось сомнение. Она шагнула ему навстречу.

— Не надо, — остановил ее Аллин ровным голосом. — Пожалуйста, не надо.

— Что не надо? — прошептала она.

Он подошел к столу, на котором стоял поднос с бокалами и бутылка старинного, выдержанного вина. Скованно улыбнувшись Вайолетт, Аллин взял бутылку и начал наливать вино в бокалы. Не поднимая глаз, он произнес:

— Сожалений. Приступов раскаяния или стыда. Меня следует жестоко наказать, если я довел вас до этого.

Она долго смотрела на него, чувствуя, как кровь стучит у нее в висках, прежде чем сказать:

— Если в этом есть стыд, я виновата не меньше.

— Нет. Я все подстроил так, чтобы соблазнить вас. Мною двигали различные мотивы, но главным из них было непреодолимое желание. Я должен был побороть его, но не смог, и мне нечего сказать в свое оправдание.

— Разве нужны оправдания? — Она пыталась понять, к чему он клонит, но ничего не приходило ей в голову.