Сила соблазна - Майя Родейл Страница 47

Какую женщину на самом деле преследует побочный сын графа? И захочет ли каждая из женщин получить его сейчас, когда станет известно, что он ухаживает сразу за обеими? Или сказывается его аристократическая кровь? Ибо всем известно, что любой джентльмен из общества просто обязан иметь жену и любовницу?»

— Мы отнесем это к клевете или подстрекательству, — заметил Найтли и в обманчиво непринужденной позе откинулся на спинку стула.

Статья была просто убийственной. И все же он сохранял спокойствие. Как всегда. В отличие от Джулианы, которая задыхалась от гнева и довела себя едва ли не до нервного припадка. Как всегда.

— Я бы хотела отнести это к лживому вздору, и надеюсь, что так оно и есть, — резко бросила она.

— Напротив, — весело ответил Найтли. — Я просто обязан поздравить «Таймс» за то, что хотя бы раз в жизни напечатала правду.

— Я вне себя. Совершенно вне себя, — прошипела Джулиана. — Эта колонка… я буквально лишилась дара речи от ярости и от того, что тут говорится.

— Без комментариев, — ответил Найтли.

Вполне мудро, на его взгляд.

— Хотя мне абсолютно безразличны чувства леди Лидии, — начала Джулиана, меняя тактику.

— Что совершенно ясно, учитывая колонки, которые вы сдаете в последнее время, несмотря на мои настоятельные требования не делать этого.

— Не отвлекайтесь, Найтли. Здесь говорится об Аннабел. И о вас.

Это взбесило Найтли. Он подался вперед, опираясь ладонями на стол и сверкая глазами.

— Значит, вы признаете, что это не ваше дело? — усмехнулся он.

— Простите?

Он сильно задел ее и теперь едва удержался от довольной ухмылки. Она вполне заслужила словесной оплеухи за то, что лезла в его личные дела.

— Простите, это касается Аннабел и меня. Не вас.

— Значит, вы признаете, что между вами что-то есть, — парировала она, вопросительно наклоняя голову и, по-видимому, считая себя очень умной.

— Занимайтесь собственными делами, Джулиана, — посоветовал он, на этот раз не скрывая раздражения.

— Большое спасибо за совет, но меня наняли, чтобы делать прямо противоположные вещи! Моя задача — лезть в чужие дела.

— В таком случае я немедленно освобождаю вас от этой задачи, — ответил Найтли, отталкивая злосчастный экземпляр газеты и поднимая первый попавшийся документ со стола. Он стал его читать, не слишком деликатно намекая, что разговор закончен.

По правде говоря, будь леди Роксбери мужчиной, он, возможно, уже пристрелил бы это назойливое создание.

Джулиана, в свою очередь, оперлась ладонями о стол и, подавшись вперед, заговорила тихо и зловеще:

— Будьте джентльменом, Найтли. Подумайте о ней. Она хрупкая и слабая.

Вот этого он не вынес. Пусть Аннабел — деликатный, нежный цветок, с которым нужно обращаться с величайшей осторожностью и исключительно в лайковых перчатках. Но он уже успел узнать, что она замешена из куда более крутого теста, и обращаться с ней нежно и бережно означало сослужить себе плохую службу. Дерзкая Аннабел была совершенно другим человеком. Она задавала вопросы, которые не смел задавать ему никто другой, целовала со страстью, которая заставляла Найтли чувствовать себя всемогущим и хотеть ее больше всего на свете. Это после ее поцелуя он насвистывал всю дорогу до издательства.

И жалел тех, то не видел Аннабел такой.

— Мы, должно быть, говорим о разных Аннабел, — сказал он Джулиане. — Но я бы предпочел вообще ее не обсуждать.

— Что я скажу ей, когда она увидит это? — вздохнула Джулиана, подобно злой ведьме тыча острым ногтем в «Таймс».

— Говорите что хотите. Но помните, что мои личные дела — только мои.

Разгневанная Джулиана вылетела из комнаты, и Найтли, избавившись от ее присутствия, подошел к буфету и налил себе щедрую порцию бренди.

Из-за проклятого репортеришки «Таймс» ему придется утешать немало женщин, чьи чувства были оскорблены, так что спиртное не помешает.

Леди Марсден, возможно, даже внимания не обратит, тем более что ее тайны он будет хранить свято.

Найтли ехидно ухмыльнулся в пространство, поскольку знал причину ее долгого отсутствия, а Джулиана — нет! Ему следовало упомянуть об этом: неплохая месть за ее нападки!

А вот Аннабел… Насколько он знал, ее сердце всегда бьется неровно, а способность чувствовать граничит с чрезмерной.

Нервничая, она начинала нести чушь и обладала чрезвычайно живым воображением. Целуя ее, он чувствовал, как она думает, недоумевает, гадает и запоминает каждое мгновение.

Однако если успокоить ее и ободрить, что он делал с величайшим удовольствием, она таяла под его прикосновениями. Другие женщины тоже отвечали на его ласки, но с Аннабел… это было главным и заставляло его испытывать ответные чувства. В счет шли каждое касание ее губ, каждая ласка что-то означала, каждый шепот или вздох сами по себе были удовольствием…

Какого черта с ним творится?

Найтли сделал большой глоток, наслаждаясь жжением. Сначала на языке. Потом в горле. Вниз, вниз, вниз до самых внутренностей.

Когда мужчина думает о каком-то мимолетном поцелуе в таких выражениях, на которых он только сейчас себя поймал, это означает… На ум приходит только одно слово: одурманенный. Или еще хуже — зависимый. И это не мимолетный поцелуй. Это один из тех поцелуев, которые целиком поглощают тебя. Меняют мир.

Опьяненный… черт бы все это побрал!

В дверях неожиданно появилась его мать, влетевшая в комнату словно рыжая злая фея. Если он когда-то и гадал, какой станет Джулиана через тридцать лет, теперь знал наверняка.

Ад и проклятие!

Мехитейбл, мужчина гаргантюанских пропорций, нанятый именно для того, чтобы не допускать вот таких внезапных появлений разгневанных читателей, должно быть, пьян! Пьян на работе!

Или это мятеж.

Найтли наскоро опрокинул остаток бренди и вернулся за стол.

— Матушка, у меня уже была подобная беседа с леди Роксбери. Вам лучше пойти поговорить с ней. Поскольку вы обе, полагаю, куда более заинтересованы в обсуждении всего этого, чем я сам. Могу также добавить, что возмущен тем, как много женщин из «Уикли» оказались читательницами «Таймс».

Мать преспокойно уселась напротив.

— Крайне возмущен, — добавил он и вернулся к работе. Или попытался. Смотрел на страницу, но не видел ни единого слова.

— Надеюсь, ты понимаешь, что Дорогая Аннабел — любимица всего Лондона, — начала мать. — И если окажется, что любит она именно тебя…

Найтли застыл. Затаил дыхание. Почему эта мысль каждый раз его парализовывала?!

Мать, похоже, ничего не заметила, поскольку продолжала:

— Могу сказать только, что скоро у твоей двери соберется толпа разъяренных лондонцев.