Любовь, только любовь - Жюльетта Бенцони Страница 47

– Куда, сердце мое? – удивилась цыганка.

– К господину де Бразену. Я должна с ним поговорить…

Не дав Саре времени спорить, Катрин повернулась и пошла. Приняв решение, она от него не отступала и начинала действовать, не взвешивая все «за» и «против». Спеша за ней, Сара изо всех сил убеждала ее, что молодая девушка не может так поступать, что госпожа де Шандивер станет ругать их, что Катрин рискует своей репутацией, входя к мужчине, даже если это ее жених, но девушка, упрямо глядя в землю, не слушая, продолжала путь.

Оставив справа церковь Святого Иоанна, она свернула в узкую улицу Курятников, где оглушительно галдели куры, гуси и утки. Низкие дома, украшенные яркими вывесками и древними эмблемами, сохранились с тех пор, когда здесь был еврейский квартал. Гарен де Бразен жил в большом неприступном доме, защищенном высокими стенами, на углу улицы Портель, среди роскошных лавок ювелиров.

Проходя мимо жаровен торговцев требухой, Катрин зажала нос, чтобы не чувствовать невыносимого запаха крови и жира. Торговля была в самом разгаре, и трудно было протиснуться между рядами мясников, расположившихся со своим товаром посреди улицы, и крестьянками с их корзинами овощей. Обычно эта атмосфера ярмарки радовала Катрин, но сегодня всякое оживление раздражало ее. Она уже собиралась свернуть в Пергаментную улицу, повернувшись спиной к шуму базара, когда ее внимание было привлечено одним человеком.

Высокий и сильный, в одежде из порыжевшей кожи, с длинными руками и слегка сутулой спиной, он немного напоминал большую обезьяну. Серые, прямо подстриженные волосы выбивались из-под красного суконного капюшона. Он медленно шел вперед, концом длинной белой палки указывал на товары, которые хотел получить, и торговцы с боязливой поспешностью торопились уложить их в корзину следовавшей за ним служанки. При виде этого человека Катрин вздрогнула, а Сара облекла в слова их общую внезапную тревогу.

– Мэтр Жозеф Бленьи, – прошептала она.

Катрин не ответила и отвернулась. Да, это был дижонский палач, пришедший за покупками…

Лицо раненого казалось белым пятном в комнате, показавшейся Катрин огромной и очень темной. Большие ставни из крашеного дуба, прикрывавшие окна с частыми переплетами, преграждали путь солнечному свету, и, когда она вслед за слугой вошла в комнату, ей пришлось на мгновение остановиться, чтобы глаза привыкли к полумраку.

Послышался медленный, далекий голос:

– Какая необыкновенная честь, дорогая моя!.. Я не смел надеяться, что вы так заботитесь обо мне…

В этом голосе были ирония, удивление и некоторое презрение, но Катрин не стала терять времени на то, чтобы разобраться в чувствах хозяина дома. Ей надо было довести до конца важнейшее дело, начатое ею. Она прошла вперед. Постепенно она стала лучше различать подробности великолепной, но сумрачной обстановки. Гарен лежал в самом дальнем углу, напротив окна, на огромной кровати. Постель была убрана лиловым бархатом и украшена только серебряными шнурами, поддерживавшими тяжелые занавеси. У изголовья был виден герб де Бразена и его загадочный девиз «Никогда», много раз повторяющийся на карнизе. «Девиз, который отказывает или сопротивляется, но кому или чему?» – подумала Катрин.

Гарен молча смотрел, как она приближается. Его одежда была того же цвета, что и постель, он был укрыт громадным одеялом из черного меха. Голова была ничем не покрыта, если не считать легкой повязки на лбу. Катрин в первый раз видела его без капюшона, и ей показалось, что перед ней незнакомец. Бледное лицо и короткие темные волосы, в которых блестели серебряные нити, делали черную повязку на глазу более заметной и траурной, чем она казалась в тени капюшона. Чем дольше Катрин скользила по черным мраморным плитам, переходя от одного надежного островка ковра приглушенного цвета к другому, тем больше таяла ее решимость. В этой комнате, стены которой были затянуты все тем же лиловым бархатом, было мало мебели: сервант черного дерева, уставленный множеством статуэток из слоновой кости очень тонкой работы, стол и два табурета у окна, на столе блестели шахматы из аметиста и серебра; роскошное тяжелое кресло из серебра и хрусталя, вместе с такой же скамеечкой для ног, стояло на возвышении из двух покрытых ковром ступеней. Настоящий трон…

Именно на это кресло Гарен и указал девушке. Она неуверенно поднялась по ступеням, но немного успокоилась, ухватившись руками за серебряные подлокотники. Кашлянув, чтобы прочистить горло, она спросила:

– Вы серьезно ранены?

– Я уже думал, что вы потеряли дар речи. В самом деле, Катрин, вы вошли в эту комнату с видом обвиняемого в суде. Нет, благодарю вас, ничего страшного. Удар кинжалом в плечо и шишка на голове. В общем, пустяки. Вы успокоились теперь?

Внезапно Картин стало противно его притворное участие. Она больше не могла лгать. К тому же зачем прятаться за удобной ширмой любезности, когда речь идет о человеческой жизни?

– Вы только что сказали, – произнесла она, подняв голову и глядя ему в глаза, – что у меня вид обвиняемой, и вы не ошиблись. Я пришла искать у вас правосудия.

– Правосудия? Для кого?

– Для человека, который напал на вас. Он сделал это по моему приказу…

Молчание, упавшее между серебряным креслом и бархатной постелью, было тяжелым, как топор палача. Гарен не переменился в лице, но Катрин заметила, что он побледнел. Вцепившись в хрустальные фигурки, которыми заканчивались подлокотники, она не опускала головы. Она с внутренней дрожью ждала слов, которые произнесет этот сжатый рот на застывшем лице. В ушах у нее как будто гудел улей, заглушая и без того приглушенные уличные шумы, разрушив невозможную тишину предыдущей минуты. Девушкой овладел совершенно детский страх. Гарен де Бразен все еще молчал. Он только смотрел, но так напряженно, как не могла бы и тысяча глаз… Девушка напряглась, собираясь вскочить и бежать, но раненый наконец заговорил. Его голос был спокойным, бесцветным и как будто безразличным. Он только и спросил:

– Вы хотите моей смерти? Значит, вы так сильно ненавидите меня?

– Нет, я ничего против вас не имею. Я не хочу этой свадьбы, она мне ненавистна. Если бы вы умерли…

– Герцог Филипп нашел бы другого. Вы думаете, что без его приказа я согласился бы дать вам свое имя, сделать вас своей женой? Я вас не знаю, и вы очень низкого происхождения, но…

Катрин, покраснев до ушей, яростно перебила его:

– Вы не имеете права меня оскорблять. Я запрещаю вам. Вы-то сами кто такой? Вы тоже всего-навсего сын ювелира!

– Я вас не оскорбляю. Я говорю то, что есть, и буду очень вам признателен, если вы дадите мне закончить. Это самое меньшее, что вы можете сделать после сегодняшнего происшествия. Я говорил, что вы неблагородного происхождения и бедны, но вы красавица. Я могу даже сказать, что вы самая красивая девушка, какую я когда-либо видел… и герцог тоже, без сомнения. Если я получил приказ на вас жениться, то с одной только целью: возвысить вас до двора… и до постели, для которой вы предназначены!