Леди Роз - Сандра Уорт Страница 47

– Сэр Томас и сэр Джон…

Я вскочила, прижала руку к сердцу и потеряла дар речи. Графиня вскрикнула, а Мод начала тихо читать «Аве Мария».

– Нет, миледи, не бойтесь, они живы– с нажимом воскликнул Коньерс. – Живы, но в плену. Преследуя Перси, они углубились во владения ланкастерцев. На следующее утро после битвы их окружили, взяли и плен и держат в замке Честер. Насколько мы знаем, обращаются с ними хорошо. У нас тоже есть их пленные, и ланкастерцы понимают, что как аукнется, так и откликнется.

Я закрыла глаза, молча прочитала благодарственную молитву и без сил опустилась в кресло.

– Леди Исобел… – мягко сказал сэр Коньерс.

Я открыла глаза, передвинулась на кончик сиденья и прошептала:

– Вы чего-то недоговариваете… Джон ранен?

– Да, миледи. Да, но в бедро… Это не смертельно… – Он осекся, понимая, что утешение слабое.

Многие люди умирали от воспаления, начинавшегося после самой легкой раны.

Я закусила губы и отвернулась. Графиня Алиса обняла меня за плечи, но в этот момент кто-то начал скрестись в дверь. Ворвавшийся в комнату Руфус громко залаял, подбежал ко мне и прижался к ногам. Я начала гладить пса; сейчас он был дорог мне как никогда.

Сэр Коньерс кивком отпустил юношу, который привел Руфуса.

– Я велел придержать собаку, – объяснил он. – Боялся, что если вы увидите Руфуса до моего рассказа, то все поймете неправильно. Думаю, сэр Джон хотел бы, чтобы вы позаботились о псе.

– Вы правильно сделали, сэр Коньерс, – еле слышно ответила я, пытаясь переварить новость о том, что Джон в плену.

Затем заговорила графиня:

– Где сейчас граф Солсбери?

– Миледи, он продолжил марш на Ладлоу, где должен соединиться с герцогом Йорком.

– А что будет дальше? – спросила Мод.

– Мы ждем прибытия милорда Уорика с солдата ми гарнизона в Кале. – Сэр Коньерс громко вздохнул. – Остается молить Господа, чтобы поскорее наступила развязка, благоприятная для Йорка.

В моем мозгу возникали образы, мелькавшие, как вспышки молний: физиономия Эгремона, искаженная ненавистью; маленькие глазки толстошеего Клиффорда, свирепо сверкающие на грубом лице, Сомерсет, хватающий меня за руку в темном проходе, его пахнущее перегаром дыхание и зрачки, палящиеся от страсти. «Ты презираешь меня, да? Никто не смеет презирать меня…» В глубине моей души гремели слова, которые я не могла произнести: «Если Йорк проиграет, кто защитит Джона от их ненависти? И кто защитит меня от судьбы, которая хуже смерти?»

Когда мы отправились выполнять свои обязанности, я отвела Урсулу в сторону и мрачно сказала:

– Я еду к королеве.

– Дорогая Исобел, это слишком опасно! Вы снова беременны! А как быть с Сомерсетом? Он может окапаться во дворце, и на этот раз вас будет некому защитить!

– Урсула, я не могу сидеть здесь и ждать. Я должна хотя бы попытаться использовать свое влияние на королеву – если оно еще сохранилось – и убедить отпустить Джона!

– Миледи, рассчитывать на ее милосердие бессмысленно. Все говорят, что королева изменилась. Она уже не такая, какой вы ее помните. Умоляю вас, Исобел, не ездите к ней! Это ничего не даст, а вам могут причинить вред.

– А Джону не могут? Нет, я должна ехать! Мы уедем из Ковентри сразу после разговора с Маргаритой.

Я ничего не сказала ни графине, ни Мод. Просто сообщила, что уезжаю в свой манор Эверсли, чтобы присмотреть за ремонтом, который хотел сделать Джон. Поездка на юг мне не запомнилась. Я думала только о том, что скажу королеве. Мы миновали огромный ров с красной водой и въехали во двор. Разноцветные окна отбрасывали солнечные зайчики, ветер шевелил золотые осенние листья. Мы шли по знакомой извилистой тропе через сад в башню Цезаря, где находились королевские покои. Но красота природы не приносила мне утешения; замок наполняли люди, лица которых были более мрачными, чем обычно. Урсула дошла на кухню собирать сведения, которые могли оказаться полезными, а я отправилась искать королеву.

Маргарита находилась в своей любимой прихожей с низким сводом. Когда я вошла в комнату с лепным потолком, цветными витражами и мозаичным камен-ньщ полом, королева расхаживала из угла в угол и диктовала письмо. Ее шестилетний сын, принц Эдуард, сидел на огромном сундуке и чистил ногти крошечным кинжалом. Рядом с ним лежала собачка; в углу висела серебряная клетка с тремя весело рас певавшими желтыми зябликами.

Страж доложил о моем приходе, Королева прервалась и бросила на меня взгляд, исполненный такой враждебности, что я застыла на месте. Я сделала низкий реверанс.

– Ах, это Изабель! Встань, дорогая, – сказала королева своим прежним тоном. – Я тебя с кем-то спутала. Иногда мне кажется, что мы окружены врагами, но это не важно… Добро пожаловать. Эдуард, мой принц, ты помнишь леди Изабель Йнголдсторп?

Принц Эдуард посмотрел на меня, увидел, что я отдала поклон, и опустил кинжал.

– Ты красивая, – сказал он.

Я посмотрела на Маргариту. Она засмеялась и взъерошила ему волосы.

– Mais оиг, топ cher Edouard, [36]она похожа на француженку, верно?

Он кивнул.

– Матап, [37]я не стану отрубать ей голову. Слова мальчика потрясли меня, но я сумела сохранить спокойствие. Королева засмеялась снова.

– Конечно нет, – сказала она, с нежностью гляди на сына. – Леди Изабель – наш друг, а мы отрубаем головы только нашим врагам.

По моей спине снова побежали мурашки – во второй раз за несколько минут.

– Пойдем, – сказала Маргарита и повела меня по аляповатому сарацинскому ковру с рисунком из огромных кроваво-красных цветов. Она села у камина и тщательно подобрала подол платья.

Устроившись на низкой скамейке у ее ног, я заметила, что за два с половиной года, прошедшие после «дня любви», королева сильно постарела. Слуга принес нам вино с корицей и сладости, но я слишком нервничала, чтобы есть. Пришлось держать чашу обеими руками, потому что они дрожали.

– Изабель, дорогая, после твоего отъезда столько всего случилось! – Королева сделала глоток и поставила золотую чашу на столик, накрытый камчатной скатертью. – У меня было столько трудностей! Я пыталась с ними справиться, сама знаешь… Помнишь «день любви»? Тогда все выглядело таким многообещающим…

В моем мозгу вспыхнуло воспоминание о том, как королева шла рука об руку с герцогом Йорком, о ее напряженной позе и каменном лице. Тогда я думала, что, возможно, впервые за все время своего брака король Генрих сумел убедить королеву что-то сделать против ее воли. Но она запомнила этот день совсем по-другому и думала о нем с тоской.