Возлюбленная кюре - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 47

Вернувшись к себе, Эрнест еще долго не ложился. Он составил послание доктору де Салиньяку, а потом, терзаемый подозрениями, приступил к написанию второго письма – к Ролану Шарвазу.

Мсье!

По возвращении в Ангулем мы рассказали родным все, что узнали от вас о болезни матери, а также о том, с какой поспешностью ее похоронили.

Мы перечитали ваше письмо, в котором говорится, что смерть наступила 7 декабря 1849 года, датированное тем же числом. Мы приехали в Сен-Жермен на следующий день, то есть 8 декабря, и наше удивление было велико, когда мы узнали, что мать похоронили накануне.

Мы перечитали также письма матери за тот период, когда она состояла у вас на службе, и восстановили в памяти некие события, о которых она нам рассказала и о которых вы с ней неоднократно беседовали, так что наше неудовлетворение, полагаю, вполне объяснимо. Нам нужны доказательства более убедительные, чем те, что мы от вас получили, и предоставить их вы должны в самые сжатые сроки.

Если мы не получим от вас удовлетворительного ответа, то будем вынуждены обратиться с жалобой к прокурору Республики, настолько мы недовольны халатностью, которую вы проявили, не сообщив своевременно о тяжелой болезни нашей матери. Несмотря на то что мы живем недалеко от Сен-Жермен, мы не знаем, от чего и как она скончалась.

* * *

Напрасно Эрнест, Эльвина и семья Герен ждали ответа обратной почтой. Прошло три дня, а письмо из Сен-Жермен так и не пришло. Но колесо судьбы было уже не остановить.

Коллега Эрнеста, портной по фамилии Наден, подошел к нему на улице де Пари и, выразив свои соболезнования, сообщил, что в числе его клиентов есть некий кюре Шарваз.

– Хочу вас уведомить, мой дорогой Менье, что кюре из Сен-Жермен очень недоволен. Вчера он обратился ко мне с просьбой сшить для него штаны и в конце письма пожаловался, что вы его в чем-то необоснованно подозреваете. Он даже подумывает подать на вас в суд за клевету!

– Что?! Значит, написать вам у Шарваза время есть, а ответить на мое письмо – нет?! Кроме того, у него хватает наглости рассказывать всем, что он подаст на меня в суд? Благодарю вас за предупреждение, мсье Наден! Лучший способ защиты – нападение, так, кажется, говорят? Но я так это не оставлю! Мы еще посмотрим, кто в этом деле прав, а кто виноват!

В тот же день Эрнест составил официальное изобличающее письмо и отправил его прокурору Ангулема.

* * *

А что, спросите вы, происходило в Сен-Жермен-де-Монброн в эти три дня? Ролан Шарваз получил письмо Эрнеста Менье, и этот лист бумаги обжег ему пальцы – столько в нем было завуалированных угроз.

– Старая ведьма все рассказала сыну! Он знал обо мне и Матильде, когда приезжал сюда. И его шурин тоже знает. Пока я играл перед ними роль кюре, они слушали меня и думали о другом!

Пришло время подумать о том, как вести себя, если начнутся неприятности. Склад ума Шарваз имел скорее инстинктивный, нежели логический, но при этом хорошо умел скрывать свои чувства.

За время своего служения он настолько привык изображать богобоязненность и серьезность, что обязанности священнослужителя исполнял легко и убедительно. Он даже уверил себя, что может быть хорошим кюре, когда это нужно. О своих дурных поступках – адюльтере и последовавшем за ним убийстве – Шарваз попросту предпочитал не думать.

Анни умерла после четырехдневной агонии, и весь городок об этом знает. Кто станет ворошить это дело? «Зачем кому-то причинять мне неприятности? – говорил он себе. – Хватит и одного предательства Матильды… Ну и что с того, что моя служанка-выпивоха отдала Богу душу? Ее похоронили, и кюре из Мартона отслужил по ней мессу. Какие у сына могут быть ко мне претензии?»

Угрызения совести были кюре из Сен-Жермен неведомы, таким уж он уродился. Отсюда и его уверенность в собственной невиновности, и наглые угрозы в адрес Эрнеста Менье, о которых последнему стало известно из письма Шарваза мсье Надену, портному.

* * *

В эти дни Матильда де Салиньяк почти не выходила из дома. Часами она сидела у камина с вышиванием или книгой в руках.

Любовник не ответил на записку, в которой она просила не искать с ней встреч – по крайней мере, некоторое время.

Разлука принесла свои плоды. Страсть и вожделение, испытываемые ею к Ролану, поутихли, и Матильда стала понемногу забывать о том, что наполняло ее жизнь в течение последних месяцев: обмен любовными записками по нескольку раз в день, свидания на старой мельнице и в дубовой роще… Забвению были подвергнуты и их неистовые схватки в постели – там, в пресбитерии, когда все ее чувства обострялись, а потаенная, интимная плоть насыщалась всласть.

Сохранение респектабельности – вот на что были направлены все ее усилия. Мысли о совершенном злодеянии Матильду не беспокоили. Не возникло у нее и желания исповедаться. Как и кюре Шарваз, она предпочла закрыть глаза на свои ошибки, дурные поступки и ту роль, которую сыграла в смерти Анни.

Колен настоял, чтобы он и супруга продолжали навещать друзей и принимать их у себя. На любезное приглашение Жозефины Фуше, супруги мэра, сожалевшей о том, что давно не видела свою подругу Матильду, они, разумеется, ответили согласием. Кухарка мэра приготовила двух фазанов – блюдо, вызвавшее восхищение у доктора де Салиньяка, который тут же пригласил хозяев дома к себе на воскресный ужин.

– Сюзанна зажарит жирного гуся – подарок от моего арендатора! – объявил он, потирая руки в радостном предвкушении.

За ужином Жозефина упомянула о трагической смерти Анни Менье. Матильда побледнела и поспешно сменила тему, пообещав себе, что впредь постарается избегать общества этой дамы.

Утро среды 12 декабря выдалось туманным. В домашнем платье и с распущенными, тщательно расчесанными волосами Матильда сидела у камина и вышивала салфетку.

Звук энергичных шагов в вестибюле заставил ее вздрогнуть. Муж уехал к пациентам, Сюзанна занималась уборкой спален на втором этаже.

– Кто бы это мог быть? – прошептала молодая женщина, хотя интуиция уже нашептала ей ответ.

Дверь гостиной открылась. Матильда обернулась и увидела… Ролана Шарваза в длинной черной накидке поверх сутаны.

– Матильда, нам нужно поговорить, – с порога заявил он. – Я видел, как твой муж оседлал коня и уехал, и решил нарушить все твои жестокие запреты. И вот я здесь…

Несколько секунд – и супруга доктора снова подпала под очарование этих прозрачно-зеленых глаз, этого мужественного скуластого лица, этих чувственных красных губ, которые, казалось, вот-вот улыбнутся…

– Ты! – выдохнула она.

– Я так по тебе соскучился! Не видеть тебя, зная, что ты живешь, дышишь в нескольких сотнях метров от меня, просто невыносимо, Матильда… – признался он, подходя ближе.

Кюре окинул взглядом просторную, роскошно обставленную комнату и очень тихо спросил: