Студентка с обложки - Робин Хейзелвуд Страница 47

Правда, когда я это произносила, то понимала, что так не получится. Пикси и Джи-Ти дошли только до стадии поглаживания рук. Мое присутствие в качестве боевой поддержки понадобится еще не менее часа.

Айк просто рассмеялся:

— А кое-кого надо немножко приободрить!

Я прекрасно его поняла.

Я пошла за Айком в кладовку. И там струхнула. Это ведь не Грета с красивой золотой коробочкой в тонких пальчиках, а совершенно незнакомый мне человек с жирными волосами, какой-то бутылкой и скатанной в трубочку «двадцаткой» — чем я вообще думала?

— Нет, — твердо сказала я. — Нет, Айк. Нет, спасибо. — Но эти слова застыли у меня на губах. На самом деле я молча смотрела, как Айк делает маленькую белую дорожку на крышке большой банки мараскиновой вишни, и мое сердце забилось в страстном ожидании прихода.

И тут дверь распахнулась. Пикси.

— О боже, ты что делаешь?!

— Ничего.

Свернутая в трубочку «двадцатка» упала на пол.

Моя подруга, неожиданно оказавшаяся сильной, как стадо быков, схватила меня за пояс и вытащила в коридор.

— С каких это пор ты нюхаешь кокс? — задыхаясь, проговорила она.

Я молчу. Пока я призналась только Кристине. «Кокс — то есть кокаин?» — ахнула Кристина, и мне это не понравилось. Не зря: Кристина пришла в ужас. Тогда я поклялась никому не рассказывать о своем маленьком эксперименте с наркотиками. И меньше всего мне нужна была лекция от Пикси. Я уже слышала о ее подруге, которую пять раз отправляли в лечебницу.

Пикси скрестила руки и постучала ногой по бетону.

— Ну?

Я выпрямилась.

— Баранки гну, — холодно ответила я. — Мне нечего рассказывать.

То же самое я говорю сейчас Джордан. Та ведет себя похоже. Молча смотрит на меня, а потом говорит:

— Ладно, Эмма. Хочешь отпираться — отпирайся. Но в этой истории что-то нечисто! Уж я-то знаю…

— Пришли снимки из «Леи».

У Байрона странная привычка никогда не говорить «Привет», «Здрасьте» или хотя бы «Эмили». Это не раз смущало Мохини, которая, подняв трубку, слышала: «Дорогая, ты отчаянно мне нужна!», «Что на тебе надето в эту самую секунду?» или «Пожалуйста, не забудь свои стринги!»

Я ахаю:

— Как они выглядят?

— Роскошно, дорогая, — мурлычет Байрон.

И никаких оговорок. Роскошно, и все тут. Роскошно! Я начинаю пританцовывать по комнате.

— Ну, как? Расскажи!

— Ладно, посмотрим… — Я слышу, как он перелистывает страницы. — Вот ты идешь по пляжу в красном купальнике. Ты смотришь на море и немного щуришься — в следующий раз постарайся чуть больше открывать глаза, милочка, — и все-таки отличный снимок в полный рост, можем его использовать. Вот еще одна, ты в синем, прыгаешь в прибое в профиль. Твой зад выглядит классно, можем это тоже использовать. Вот ты в черном. Выражение лица мне не очень, но грудь выглядит удивительно большой — у тебя были критические дни? В любом случае, эта пойдет. И вот еще одна, разворот — ты в прибое, очень красиво, в стиле фильма «Отсюда и в вечность», мой самый любимый снимок!

Разворот? Я уже не танцую, а прыгаю.

— А дальше?

— Дальше все.

Стоп.

— Пять? Только пять? Я думала, у меня будет восемь!

— Так всегда бывает, Эм, — легкомысленно заявляет Байрон. — Особенно с начинающими. Тедди говорил мне, что ты была немного напряжена перед объективом, помнишь? Кроме того, ты надевала только сплошные купальники, а им надо было больше раздельных — короче, остальное у Греты, в том числе обложка, которая просто великолепна! Ты видела, как они ее снимали? Она в белом бикини, таком прозрачном, сексуальном и просто чертовски великолепном! Ее представляет Эйлин, эта старая крыса — скажи мне, она довольна «Фордом»? Потому что мне кажется, я могу сделать для нее больше.

— Мы это не обсуждали, — говорю я, стараясь не обращать внимания на уколы ревности, пронзающие солнечное сплетение.

— Ну, если эта тема возникнет на следующих съемках или еще где, обязательно дай мне знать, я буду благодарен до гроба — и вообще, Эмили Вудс, у тебя появились журнальные вырезки!

Это верно. Вырезки. Наконец-то! Я снова начинаю пританцовывать.

— Так чего ты ждешь? Быстро давай сюда! — кричит Байрон.

— Что, сейчас?!

— Да, сейчас. Давай! Переделаем твое портфолио, закажем новые композитки — подготовим тебя к завтрашним кастингам.

Завтра… Как тогда, за день до экзаменов. Я вижу перед собой табель оценок за первый семестр… и лицо матери. Нет, хватит с меня таких проблем, никаких собеседований!

— Байрон, я сейчас не могу.

— Нет проблем, — говорит он. — Приходи завтра, с утра пораньше.

— Тоже не могу. У меня сессия. Нужно учиться.

— А… Ну тогда сделаем два или три кастинга. Только самые важные.

— Байрон, не могу!

Молчание длится так долго, что я уже хочу проверить, не отключился ли телефон.

Наконец Байрон говорит:

— О каком сроке идет речь?

— Две недели.

— Две недели?!

— Эмма-а-а!!!

Кто-то кричит и стучит в дверь.

— Эмма-а-а!!!

Дверь распахивается. Это Джордан.

— Боже правый, Эммили, что ты делаешь? Живо на танцы, мы уже уходим!

Ой-ой.

— Танцы?! — блеет Байрон. — Я не ослышался: танцы?

— Э-э…

Я прикладываю палец к губам. Кивая, Джордан зажимает рот рукой и на цыпочках выходит. Так, отлично. Я собираюсь закрыть дверь, как тут из ванной вырывается Пикси.

— Очуметь, Эмили! Где платье?! И туфли! И макияж! Мы должны быть на балу через пятнадцать минут!

Я захлопываю дверь и прижимаюсь к ней спиной. Так мне лучше слышны слова Байрона:

— Значит, ты собралась на бал, как мило…

— Сегодня вечером — да, — признаюсь я, — но у меня, правда, сессия.

От голоса на том конце провода замерзла бы джакузи.

— Я вижу, это для тебя главный приоритет. Я-то думал, ты рада быть в числе двадцати девушек, которых представляет «Шик». Очевидно, я ошибался. Приятного бала, Золушка!

Щелк.

Прелестно. Я соскальзываю вниз по стене, пока не сажусь на коврик. Байрон разозлился, очень разозлился. Я поступаю глупо. Нужно пойти на кастинги — не на все, только на самые важные. Два или три, как он сказал… Но когда он ограничивался двумя-тремя? А что, если меня закажут, как тогда отказаться? Нет, я все решила правильно… Я решила правильно?