Дорога судьбы - Даниэла Стил Страница 48

– Не торопитесь, – сказала Амелия, когда он поделился сней опасениями во время очередного визита.

Взяв Сабрину на руки, Амелия что-то ей напевала, смеяласьвместе с ней, и Иеремия вдруг с горечью осознал, насколько она отличается отего жены.

– Может, она боится маленьких детей. – Амелия заглянулаИеремии в глаза. – В конце концов, у меня ведь уже трое внуков.

У ее дочери, ко всеобщей радости ее домашних, наконец-тородился мальчик, однако Амелия все-таки нашла время, чтобы навестить Иеремию сКамиллой. Впрочем, узнав о визите Амелии, Камилла предпочла куда-то уйти. Впоследнее время она вообще редко бывала дома. Казалось, у Камиллы просто небыло времени на мужа и дочь. Она оставалась дома только тогда, когда устраивалакакой-нибудь вечер или бал. Иеремии все это уже порядком надоело. Камилленравилось разыгрывать роль миссис Терстон и пользоваться связанными с этимблагами и преимуществами, однако ей не хотелось исполнять ни одной изобязанностей, связанных с ее положением. Иеремия стал испытывать раздражениеиз-за того, что уже давно не спал с женой. С первого дня после возвращения изНапы она ночевала в туалетной комнате, заявляя, что плохо себя чувствует.Однако у нее всегда хватало сил, чтобы отправиться на очередной прием. Иеремияне осмелился рассказать об этом Амелии, но она догадалась обо всем сама. Когданаступили минуты прощания, ей вдруг стало его жалко. Иеремия заслуживаллучшего... И она с удовольствием подарила бы ему все это, если быобстоятельства сложились по-другому. Она была слишком стара для него (покрайней мере ей самой так казалось), и поэтому Амелия от всей души радовалась,что у Иеремии появилась Сабрина.

Незадолго до Рождества Иеремия попытался положить конецсветским развлечениям жены. Еще в ноябре Камилла заявила, что собираетсяпригласить шестьсот или восемьсот человек «на самый большой бал, которыйкогда-либо устраивали в Сан-Франциско», как она с радостью объяснила. Взглянувна нее, Иеремия покачал головой:

– Нет.

– Почему? – В ее глазах полыхал гнев.

– На Рождество мы уедем в Напу.

Матери Камиллы не становилось лучше, а отец писал, что импока не следует приезжать в Атланту.

Впрочем, Камилла не слишком беспокоилась о здоровье миссисБошан. Она не скрывала, что не испытывает к матери теплых чувств. Она бы судовольствием отправилась в Атланту, чтобы показать себя в роли светской дамы иутереть нос прежним недоброжелателям.

– В Напу? – воскликнула она. – В Напу? На Рождество? Низа что!

Возможно, кто-нибудь другой, услышав такой ответ, сразу быотступился, однако Иеремия был вылеплен из другого теста.

– Мне необходимо постоянно находиться на приисках. Ихснова затапливает...

Недавно у Джона Харта погибло двадцать два человека из сташести рабочих. Иеремия пришел ему на выручку, и Харт, который наконецсмягчился, с благодарностью принял его помощь.

Камилла не дала мужу договорить:

– Можешь ехать в Напу один. Я останусь здесь.

– На Рождество? – Иеремия казался ошеломленным. – Яхочу, чтобы мы встречали его втроем.

– Кто? Ты, я и Ханна? Меня можешь вычеркнуть, Иеремия.

– Я имею в виду нашу дочь. – В приступе незнакомогоотчаяния он схватил Камиллу за руку. – Или ты забыла, что у нас есть ребенок?

– Неуместное замечание. Я вижу ее каждый день.

– Когда? По пути в город, когда ее приносят из сада?

– Я не кормилица, Иеремия.

И тут Иеремию наконец прорвало:

– Ты и не мать. И не жена, если уж на то пошло. Кто тывообще такая?

Услышав эти слова, Камилла ударила его по щеке, а он стоял иглядел на нее. Никто из них не двинулся с места. Их семейной жизни пришелконец, и они оба это понимали. Камилла заговорила первой, однако она несобиралась просить прощения у мужа. Несколько месяцев назад, когда у неепоявился ребенок и когда ее держали в плену в Напе (так она выразилась), в нейчто-то сломалось. Честно говоря, она так и не простила Иеремию за то, что онзаставил ее родить Сабрину. Но это было еще не все. Ей хотелось участвовать вделах мужа, но она убедилась, что на рудниках в Напе для нее просто нет места.Это был чисто мужской мир, и Иеремия даже не разговаривал с ней о том, что тампроисходило. В свою очередь, она надеялась, что муж примет участие в еебесконечных увеселениях, однако он не оправдал ее ожиданий, отказавшисьпоявляться с ней в обществе, потому что светская жизнь всегда вызывала у негочувство неловкости. Увы, мечты Камиллы не сбылись. Она сделалась хозяйкойвеличественного дома Терстона, и это стало смыслом ее жизни.

– Я не поеду в Напу, Иеремия. Если ты решил встречатьтам Рождество, тебе придется сделать это одному.

Того, что пришлось испытать Камилле в тех местах, с лихвойхватит на всю оставшуюся жизнь. Напа вызывала у нее самые тяжелые воспоминания.

– Нет. Один я туда не поеду. – Иеремия грустноулыбнулся. – Я возьму с собой дочь.

И он сдержал свое слово. Восемнадцатого декабря Терстонпосадил в экипаж Сабрину вместе с няней, и они уехали в Напу. В Сент-Элене ихтепло встретила Ханна. Прошло целых два дня, прежде чем она поинтересовалась,почему с ним нет Камиллы, но Иеремия сразу дал ей понять, что не желаетговорить об этом. Он очень переживал, однако его страдания сделались быневыносимыми, узнай он, что Камилла все-таки устроила бал, о которомпредупреждала мужа. Она разослала приглашения, ничего ему не сообщив, и Иеремияпрочел о нем в газетах только спустя два дня. Он предположил, что Камиллаобвинила его во всех смертных грехах и вместо того, чтобы провестирождественские дни с мужем и дочерью, предпочла им компанию подруг и нуворишей,выставлявших напоказ свои сомнительные достоинства. Такое окружение не вызывалов Иеремии энтузиазма, но Камилла была просто наверху блаженства, чувствуя себясветской дамой, двадцатилетней хозяйкой дома Терстона. Она изо всех силстаралась забыть о том, что в Атланте ее упорно не желали признаватьаристократкой, что ее заставили стать матерью, и о днях, прожитых в ненавистнойдолине Напа. Камилла знала: если Иеремия вновь сделает ее беременной, онаскорее покончит с собой, чем будет рожать. Она считала, что муж, который такбессовестно обошелся с ее телом, вполне заслуживает своей участи. СтоилоИеремии показаться ей на глаза, как Камилла тут же вспоминала каждую минутувыпавших на ее долю страданий, а Сабрина была живым напоминанием одевятимесячном аде. Легче было просто избегать мужа. Так она и делала, навсегдавыкинув из сердца чувства, которые когда-то питала к Иеремии и которые могла быпитать к дочери.

Иеремия не вернулся из Напы сразу после Рождества, какрассчитывала Камилла. В письмах он называл ее обманщицей, сообщал, чтоостанется там до середины следующего месяца и будет рад, если она все-такипоявится в Напе. Даже письма мужа вызывали у Камиллы раздражение. У нее невозникало ни малейшего желания отправляться в Напу и пропускать множество балови приемов в Сан-Франциско. Она с легкостью объясняла подругам, чем вызваноотсутствие супруга, и по-прежнему посещала каждый званый вечер в городе. Онадаже побывала в гостях у одной супружеской пары, которая больше всего ненравилась Иеремии, – у приехавших с востока в прошлом году нуворишей ссомнительной репутацией. Будь Иеремия в городе, он бы ни за что не позволил ейпринять приглашение, однако теперь Камилле удалось попасть на бал, который этасупружеская чета устраивала в сочельник. Там она познакомилась с новыми людьми,показавшимися ей гораздо интереснее тех, кого они с Иеремией привыкли видеть.Особенно Камилле понравился прибывший в Сан-Франциско совсем недавнофранцузский граф по имени Тибо дю Пре. Он показался ей живым воплощениемевропейского аристократизма. Она нашла в Тибо именно то, что ожидала увидеть вПариже, куда собирался увезти ее отец. Он был высокий, светловолосый, зеленоглазый,с безупречно белой кожей и широкоплечий. Его тонкие губы поражали своейчувственностью. Говорил он с приятным акцентом и явно владел искусствомкрасноречия. На балу он то и дело целовал шею Камиллы, однако это не шокировалоникого из присутствующих. Его английский язык ничуть не уступал французскому.Он говорил, что владеет замком на севере Франции и еще одним в Венеции, но явноне хотел вдаваться в подробности. Тибо подошел к Камилле сразу, как тольконачался вечер, и не расставался с ней до самого конца. В разговоре он упоминало ее великолепном доме, заявив, что желает на него посмотреть, – конечно, лишьдля того, чтобы сравнить со своим, поскольку у американцев совершенно другиепредставления об архитектуре. Потом он не раз говорил о ее доме, кружа Камиллув танце, крепко обняв за талию и глядя ей прямо в глаза. Она нашла егопоразительно красивым мужчиной, на редкость обаятельным, искренним ибесхитростным, и не видела ничего предосудительного в том, что решила показатьему дом на следующий день. Камилла думала так до тех пор, пока Тибо не прижалсяк ней всем телом и не поцеловал ее в будуаре, куда она провела его, чтобыпоказать французские обои.