В добрый час - Эльза Вернер Страница 48

Но Артур и глазом не моргнул, оставаясь на месте, — он стоял совсем рядом с Гартманом так же холодно и спокойно и своими большими глазами смотрел в упор на противника, как будто пытаясь взглядом укротить его.

— Я думаю, Гартман, вам придется пока оставить власть в тех руках, которые привыкли и могут управлять. Ведь этому надо учиться. Грубая сила только порождает смуты и разрушает, но создать нового не может. Попробуйте один управлять всем на здешних рудниках без ненавистного вам элемента, который дает направление вашим рукам, приводит в движение машины и одушевляет все дело. Постарайтесь в этом отношении стать на один уровень с нами — и вам не откажут в равноправии. Сейчас же вы можете со своей стороны надавить только массой. Но ведь это не обеспечит вам господства.

Ульрих хотел ответить, но волнение душило его. Артур бросил взгляд на лес, который все больше и больше темнел, и повернулся, чтобы уйти.

— Если бы я знал, что все мои старания примириться будут напрасны, я не начал бы этого разговора. Я предлагал вам мир и пребывание на рудниках. На такую жертву едва ли кто согласился бы, да и мне нелегко было решиться на это. Вы с ненавистью и насмешкой отвергли то и другое. Вы хотите быть моим врагом, ну и будьте, тогда уже и возьмите на себя ответственность за все, что случится. Я тщетно пытался предотвратить это. До чего бы не дошла теперь эта борьба, между нами все кончено.

— В добрый час! — глухо крикнул вслед ему Гартман.

Едкая ирония заключалась в этом возгласе, да иначе и быть не могло. Молодой хозяин, казалось, не слыхал его. Он уже отошел на несколько шагов, направляясь к квартирам служащих.

Ульрих остался один. Над его головой под вечерним ветерком раскачивались ветви ивы. По лугу клубился туман, а над лесом еще догорала заря. Что-то зловещее и страшное было в этом красном, как кровь, цвете… Молодой рудокоп пристально смотрел на пылающее небо, и на его лице отражался тот же зловещий цвет.

— Между нами все кончено? Нет, господин Берков, мы только начинаем. Я не хотел сознаваться даже себе в трусости, которая меня все время удерживала… я не решался идти против него, пока она была с ним… Теперь путь свободен… Теперь-то мы и посчитаемся!

Было послеобеденное время, и на улицах столицы кипела жизнь; по главным улицам пестрой вереницей тянулись, сменяя друг друга, толпы гуляющих, чиновники, рабочие; раздавался стук колес, столбом поднималась пыль, и все освещалось жгучими лучами летнего полуденного солнца.

Из окон дома барона Виндег, находившегося на одной из главных улиц, смотрела на всю эту суматоху молодая дама, совсем отвыкшая от шума среди тишины и уединения в лесистых горах. Евгения вернулась в родительский дом, и вместе с этим, вероятно, все полностью забыли о ее кратковременном супружестве. В семье очень редко касались этой темы и только в том случае, если речь заходила о предстоящем разводе. Сыновья следовали примеру отца, который, по-видимому, решил искоренить всякое воспоминание об этом; по крайней мере, у себя в доме он никогда не говорил о прошлом, хотя потихоньку готовился к началу судебного процесса о разводе. Свет пока ничего не должен был знать об этом. Прислуге и немногим знакомым, оставшимся в резиденции, было объявлено, что молодая женщина приехала погостить к отцу, пока уладятся возникшие на заводах ее мужа недоразумения с рабочими.

Евгения опять занимала те же комнаты, в которых жила до замужества; обстановка их нисколько не изменилась за это время, и, подходя к угловому окну, она видела все те же знакомые ей предметы, как будто и не уезжала отсюда. Последние три месяца могли и должны были казаться ей сплошным тяжелым, страшным сном, от которого она теперь пробудилась, чтобы наслаждаться прежней девичьей свободой и наслаждаться полностью, потому что страшный призрак нужды не подкарауливал и не угрожал на каждом шагу ни ей, ни ее близким. Теперь каждый новый день не приносил с собой новых унижений и не требовал новых жертв; страх разорения со всеми его позорными последствиями не отравлял больше каждой минуты семейной жизни. Древний, благородный род Виндегов мог снова первенствовать в полном блеске могущества и богатства. Кто владел поместьями Рабенау, тот мог позволить себе погасить прежние долги и обеспечить своим близким блестящую будущность.

Но, несмотря на то, что солнце теперь так ярко светило для Виндегов, одно облачко еще бросало тень, и облачком этим было мещанское имя, столь ненавистное барону, а некогда и самой Евгении; но и это оставалось только вопросом времени. Красивая, умная Евгения еще до замужества имела много поклонников из своего круга, и, рано ли поздно, один из них попросил бы ее руки, несмотря на стесненные обстоятельства барона, что было известно всем. Евгении Виндег легко было заставить мужа забыть, что он ввел в дом дочь из бедной, обремененной долгами семьи, но старик Берков грубо разрушил все их планы и надежды, потребовав ее руки для своего сына. Он имел власть требовать, чего другие могли только просить, и сумел воспользоваться этой властью. Теперь же Евгения была опять свободна, и ее отец, владелец майората, мог дать за ней богатое приданое. Барон знал многих людей своего круга, богатых и знатных, готовых предложить Евгении свое имя, изгладив таким образом всякое воспоминание о первом браке, и поставить молодую баронессу так же высоко, а может быть, еще выше, чем она стояла до сих пор на сословной лестнице. Тогда всякий след злополучного пятна исчез бы с герба Виндегов, и он бы снова ярко засиял.

Но молодая женщина вовсе не выглядела так спокойно и радостно, как того можно было ожидать при таких радужных надеждах на счастье. Уже несколько недель прошло с тех пор, как Евгения вернулась в родительский дом, но румянец все еще не появился на ее щеках, а губы, кажется, совсем разучились улыбаться. И здесь, окруженная заботами и попечением родных, она была так же бледна и молчалива, как и рядом с навязанным ей мужем, и теперь она смотрела из окна на уличную суету совершенно безучастно, не остановив ни на миг на ком-нибудь своего внимания. Это был один из тех бесцельных, задумчивых взглядов, которые обычно не замечают ближайших предметов и витают где-то далеко. «В вашей резиденции отвыкаешь от всего, даже от воспоминаний о тишине и уединении леса!» Это, очевидно, была неправда. По лицу Евгении было видно, что она страстно рвалась в этот лес с его тишиной и уединением.

Барон обычно заходил к дочери каждый день на полчасика перед тем, как отправиться на прогулку верхом, и в этот день он зашел в свой обычный час, держа в руке какую-то бумагу.

— Сегодня я должен потревожить тебя одним делом, дитя мое! — ласково сказал он. — Я только что говорил с нашим поверенным, и результат этого разговора превзошел все мои ожидания. Поверенный противной стороны, в самом деле, уполномочен предупреждать все наши желания. Они уже обо всем переговорили между собой, и дело, вероятно, будет закончено гораздо скорее, чем можно было надеяться. Подпиши, пожалуйста, эту бумагу!

Он подал ей лист, который держал в руках. Молодая женщина быстро протянула было руку, чтобы взять его, но вдруг опустила ее.

— Я должна…