Лестница на небеса - Светлана Полякова Страница 48

— Он был здесь, Бейз, — прошептала она. — Я его видела… Он был, а потом ушел… — Она подняла на него глаза, в которых боль просто не помещалась, так ее было много. — Почему он ушел, Бейз? — спросила она хрипло, сжимая кулачки. — Он же не может без меня… Точно так же, как я — без него… Неужели он этого не понимает?

— Он… он все понимает, Мышка, — проговорил Бейз, прижимая ее к себе крепче, чтобы она хоть немного успокоилась. — Он, может быть, боится, что невольно причинит тебе вред… А он тебя любит больше самого себя. Можешь мне поверить… Он…

— Мыш…

Она вздрогнула. Теперь эта половина ее имени прозвучала так явственно, что она испугалась.

— Ты слышал? — спросила она Бейза. — Ты слышал, да?

— Нет, я ничего не слышал…

— Он только что звал меня, — проговорила она, оглядываясь в надежде отыскать в этой толпе его лицо. — Понимаешь, Бейз, он где-то рядом…

— Мышка, он обязательно будет рядом. Он все поймет и вернется…

Но она словно его не слышала. Оторвавшись от Бейза, она побежала к выходу, остановилась там на минуту, словно пыталась что-то увидеть, потом вернулась.

— Краснова, тебя ищут, — сказала ей Иранцева. — Вера уже метает молнии…

— Да, — проговорила Мышка, все еще всматриваясь в окружающие лица. — Да, я иду…

— Мышка! — остановил ей Бейз. — Он вернется! Вот увидишь…

— Я знаю, — ответила она усталым эхом. — Я знаю, Бейз. Он вернется…

* * *

Боль пришла вместе с сознанием. Он открыл глаза, все еще не понимая, что с ним произошло. Где он? Почему здесь…

Попытался пошевелиться, и тут же боль — острая, почти непереносимая — сдавила грудную клетку. И все-таки он снова попытался приподняться…

Тело отказывалось слушаться. В каждой клетке его теперь жила эта боль, и малейшее движение делало ее еще сильнее.

Он подумал: это пройдет. Сейчас он придет в себя окончательно. И тогда с этим справится…

Снова приподняв голову, он открыл глаза и удивился.

Прямо над собой, совсем близко, он увидел первую ступеньку лестницы из золотых нитей, и почему-то в голову пришла глупая мысль: «Она же меня не выдержит… Она же тонкая совсем…»

А потом он услышал приближающийся гул и гудок совсем близко, и чей-то голос грустно сказал:

— Пора. Поторопись, ты же слышишь.

«Я не могу, — хотел сказать он. — Понимаете, я не могу. Я знаю, что там, на самом верху лестницы, меня ждет Бог… И я знаю, что иногда зла так много, что нет никакой возможности с ним справиться. Но я не могу бросить ее одну. Она слишком хрупкая… Я не могу. Потому что…»

Он с трудом произнес это вслух, как будто пытался вместе с дыханием оставить здесь, на земле, частицу своей любви. Как будто надеялся, что она услышит его сейчас.

— Мыш…

Не бойся, мир только кажется разрушенным… Пока мы еще здесь, у нас есть надежда, что Бог вернется сюда. Не бойся, ступай смелее, даже если тебе нестерпимо хочется бежать отсюда.

Лето 1995 года

— Вот чертова дура! — ругнулась Лапа, когда они резко остановились. — Обкурилась, что ли? А если бы ее на фиг сбили?

— Байк не трамвай, — привычно усмехнулся Даниил. — Объедет…

— Какого… надо тащиться прямо по середине дороги?

— Она же ночью идет, — продолжал заступаться Даниил, с интересом наблюдая за странной девицей.

Та остановилась, точно почувствовала его внимание, и обернулась.

Она смотрела всего-то несколько мгновений, равнодушно и странно, как будто они были призраками. Странная девица в потертой черной куртке и вытертых джинсах. Длинные волосы падали на плечи, и почему-то Даниилу показалось, что он ее уже где-то видел. То есть он это потом подумал, после того, как она пошла дальше. Так же спокойна и равнодушна к окружающему миру.

— Точно обкуренная, — презрительно фыркнула Лапа. — Поехали, а? Меня мама убьет… Уже черт знает сколько времени.

Он кивнул. Наверное, да. Пора.

Они рванулись с места. Когда они промчались мимо одинокой фигуры, ему показалось, что где-то там, наверху, что-то сверкнуло. Он было решил, что это молния, но небо было спокойным, звездным, и он только коротко рассмеялся, мотнув головой.

Мерещится…

* * *

«Господи, какая же глупость, — думала она, пропуская пару на мотоцикле. — Глупо, пошло и…»

Щека еще горела от удара, и ей было так гадко, так унизительно…

«Лучше бы этот мотоцикл проехался по мне», — решила она, продолжая идти, сама не зная куда. Как дура, да. Безмозглая идиотка.

— Его нет, — шептала она. — Нет. Тебе что, надо в этом постоянно убеждаться?

Потом ей вспомнилось лицо этого Вити, выплыло из тумана, повисло прямо перед ней, как морда Чеширского Кота. Только Кот-то получился облезлый и какой-то низменный.

Она вдруг вспомнила, как он стоял в коридоре, уже голый, с этими его кривыми коленками, что-то гневно орал ей вслед. Ей стало смешно.

Она остановилась и тихо засмеялась. Потом смех превратился в хохот.

— Вот придурок, — прошептала она.

Все, больше она никогда не станет искать подобие Кинга. Особенно там, где Кинга просто быть не может. На этой вонючей земле…

Последняя попытка могла закончиться плачевно, если бы не ее способность вовремя бить в нужное место.

— Какого черта я вообще пошла к этому уроду? — простонала она, чувствуя, как щеки заливает краска стыда. Совсем не оттого, что ее только что пытались трахнуть грубо, со словами: «У меня пять дней не было женщины», и она почувствовала себя каким-то животным. Ей стало стыдно потому, что она перед этим пыталась примерить Кинга к этому круглому лицу, обрамленному жиденькими, вечно грязными волосами, с этой крестьянской бородкой…

— Я больше не буду курить, — пропела она. — Я брошу пить… И все будет хорошо…

Она знала, что со временем неприятные воспоминания сотрутся. Просто больше она не станет совершать идиотских поступков.

— Тебя же нет, — прошептала она, глядя в небо. — А я вот теперь твоя ровесница… Интересно будет, когда я стану тебя старше, да?

И ей так захотелось прикоснуться к небу, потому что только так она могла прикоснуться к нему.

Ведь на земле его больше не было…

К этому уже давно надо было привыкнуть, но у нее не получалось.

Осень 1998 года

Чай уже давно остыл. Из открытого окна доносились голоса.