Утомленная балом - Елена Лебедева Страница 48

— Да-а, Николай Степанович. Сразу видно, что вы слишком много выпили, — Митя подлил ему еще водки в стакан, не забывая при этом метать карты. — Ведь Елизавета Павловна — ангел, таких женщин, как она, и нет больше. А вы: «сердечное увлечение». Может, она устала от забот, от горя?

— Может. Я ее не виню. Ей и так слишком досталось за последнее время. Скажу вам по секрету, дружище, сейчас расследую одно дело… Т-с-с… Нет, — Вересов повел рукой, — молчу.

— Какое дело?

— Дело как дело. Ничего особенного. Нанял людей, чтобы во всем разобраться.

— И что же? Продвигается?

— Что?

— Это ваше расследование?

— Нет, пока никаких результатов. Слишком сложно, — Николай Степанович хлопнул по столу, — ну вот, вы опять проиграли! Так я, пожалуй, разбогатею.

На этом игра закончилась. Вересов чувствовал себя замечательно.

* * *

На следующий день Николай Степанович прибыл домой позже, чем обычно. Панин уже ждал его в гостиной и коротал время за чтением газеты. Вересов пригласил его составить компанию и вместе отужинать. За едой они выпили за Елизавету Павловну, за старшую дочь Соню и за младшего сына Сашеньку, за то, чтобы расследование, которое затеял Вересов, начало, наконец, давать результаты. Отправляясь, как обычно, в кабинет, оба были уже достаточно навеселе.

На первых трех вскрытых колодах выиграл Вересов, но начиная с четвертой начал проигрывать, приговаривая:

— Ну, это вам повезло, любезнейший. Смените колоду и сдавайте карты снова, сейчас я вам покажу, как нужно играть.

Но ни на пятую, ни на шестую, ни на седьмую он также не выиграл. Потом он проиграл все бывшие Митины деньги, начал проигрывать свои. Отправился к сейфу, чтобы достать еще немного наличных.

— Ничего, ничего. Сейчас черная полоса закончится!

В ход пошли ценные бумаги, запонки с драгоценными камнями, золотой брегет, подаренный Лизой. Шел третий час ночи. Удача отвернулась от Вересова окончательно и бесповоротно.

— Ставлю эту квартиру и все имущество вместе с челядью против вашего.

— О, это смелый шаг, Николай Степанович. Браво!

Направо легла трефовая десятка, налево — бубновый валет. Вересов охнул, ударив кулаком по столу. Ну что за невезение! Не нужно было отдавать денег теще, суеверие сбывалось: ведь знал же, что нельзя садиться сегодня за карты.

Однако Николай Степанович был не в силах прекратить затянувшуюся игру. Он прекрасно понимал, что поступает легкомысленно — в его-то возрасте и при его-то должности! — и что если окончательно проиграется, то будет вынужден платить по счетам. Делать это ему совсем не хотелось. Поэтому он решил, что обязательно вернет все то, что было так легкомысленно проиграно.

— Эх, как бы был валет! — Вересов поступал неосторожно и говорил шепотом, думая, что его никто не слышит. Он достал из своей колоды валета и положил рядом рубашкой вверх.

— Так значит, наверное, ставите на валета? — не дожидаясь ответа, Митя вскрыл новую колоду. — Ставлю все против вашего.

— Мне уже нечего ставить, — Николай Степанович понурился.

— Так уж и нечего, — Митя хитро подмигнул, — а ваша супруга?

— О чем вы, молодой человек, при чем тут Лиза?

— Если вам нечего ставить, можно поставить на кон жену, — предложил Панин. — Если конечно вы желаете вернуть добро назад. Карты вскрыты, любезнейший.

Николай Степанович растерялся. Первый раз в жизни растерялся по-настоящему. Поставить на кон Лизу? Это неслыханно! Негодование в его взгляде сменилось задумчивостью. Он не раз слышал о том, что именно подобным образом в пух проигравшимся удавалось вернуть состояние. А если удача отвернется и на этот раз? Хмель все больше ударял в голову. Он обязан отыграться, иначе что он скажет Лизе? Что пустил все нажитое по ветру?

Вересов начал шептать «Отче наш» и призывать провидение себе в помощь. Решение досталось нелегко.

— Что же, вы правы.

Митя срезал колоду на две части, перевернул лицевой стороной вверх и сдвинул верхнюю карту направо так, что стали видны две первые. Валета среди них не было. Вересов открыл свою карту, после чего Панин начал метать штосс. Валет оказался седьмым.

— Ваш валет убит, любезнейший! — противник ликовал.

Вересов не верил собственным глазам.

— Да вы шулер, господин Панин! Не могу поверить. Вы подменили колоду и метали баламут?!

— Вы не смеете меня обвинять, — Митя встал, — я ничем себя не запятнал! А вот вы, похоже, не желаете платить по счетам.

Вересова душили рыдания. Он не чувствовал под собой земли. Он был раздавлен, уничтожен.

— Как вы могли воспользоваться моим гостеприимством… Как я мог вам доверять… Да как… да как… проиграться как мальчишка… Дуэль, дуэль непременно!

— Я готов удовлетворить ваши требования, Николай Степанович, — твердым голосом победителя произнес Панин, — но только после того, как вы расплатитесь со мной. Иначе в свете скажут, что вы пристрелили меня, не пожелав отдать карточный долг.

— Вы — мерзавец, молодой человек, я вас презираю!

— Не больше, чем я вас, — Митя смотрел на соперника с нескрываемым презрением, — проиграть в карты жену, да возможно ли такое?!

Властно глядя противнику прямо в глаза, Панин возвышался над Вересовым.

— Итак, сударь, завтра же вы подадите государю прошение о разводе. И потрудитесь побыстрее съехать из моего дома.

— Моего дома!

— Нет, простите великодушно, теперь уже моего! А если, упаси вас господь от этого, вы не поторопитесь, то в свете узнают, что вы проиграли супругу в карты. Не мне вам объяснять, что станется с ее репутацией.

Панин взял с тумбочки плащ, цилиндр, трость и перчатки и, не оборачиваясь, вышел.

* * *

Митя издалека, еще с лестницы приметил, что дверь, ведущая в его комнаты, приоткрыта. Неужели он не запер ее за собой? Подойдя вплотную, Панин заглянул внутрь и, отогнав прочь беспокойство, вошел в переднюю.

Свечка в руке тревожно подмигнула — невидимые потоки колючего сквозняка заставили ее трепетать.

Бросив верхнюю одежду на диван, он небрежным движением ослабил натяжение шейного платка. Взгляд натолкнулся на зеркало, которое отражало его нечеткий силуэт. Митя подошел ближе. Отражение не улыбалось, напротив, казалось чужим и отстраненным. Под глазами обозначились круги, волосы лежали небрежно, кончики рта ползли вниз.

Он был крайне недоволен собой.

— Ты действительно мерзавец, Панин, — обратился он к отражению, — что ты сотворил с Вересовым? Как ты только мог так поступить, подлая твоя душа?

Упрямое отражение безмолвствовало, живя собственной жизнью.