Пленник - Кэрин Монк Страница 48

– Я уверена, найдется хоть одно, которое выглядит неплохо, правда, Женевьева? – с надеждой спросила Шарлотта.

– Значит, у нас есть деньги, чтобы заплатить банку? – спросил Джейми. Он не находил ничего плохого в платье Женевьевы.

– Пока нет. Но я надеюсь, что как только картины Женевьевы вставят в рамы и повесят, публика мгновенно их оценит и раскупит, – ответил Хейдон. – Это займет некоторое время, но…

– Но потом у нас будет много денег, мы заплатим банку и будем жить здесь всегда! – в восторге прокричал Саймон.

– Возможно, мы лишь сможем удовлетворить банк на какое-то время. – Хейдон постарался умерить их ожидания. – Но если эта выставка пройдет хорошо, то почему бы не устроить и другие? Можно устроить выставку в Эдинбурге и даже в Лондоне. Только надо посмотреть, как пройдет эта.

– Сдается мне, вам потребуется более нарядное платье, если вы собираетесь разгуливать по Глазго как миссис Блейк, новобрачная. – Юнис окинула Женевьеву критическим взглядом. – Ведь ваш муж будто бы близкий друг знаменитого художника.

– Так вот, у меня нет ничего лучшего! И денег на другое платье тоже нет! – решительно заявила Женевьева, хотя втайне мечтала надеть на открытие выставки что-нибудь красивое и элегантное. Ах, сколько уже лет она не надевала новое платье…

– Вот, держите, Юнис. – Хейдон вложил ей в руку несколько банкнот. – Вы и Дорин сходите с Женевьевой в магазин и поможете ей купить что-нибудь подходящее.

У Женевьевы округлились глаза.

– Где вы взяли деньги?..

– Мистер Литтон дал аванс в счет продаж. Он сказал, это на то, чтобы покрыть расходы месье Булонэ, если тот захочет поехать в Глазго. А сейчас, как я вижу, месье Булонэ очень нуждается в новом платье.

* * *

По краям задернутых штор нижнего этажа пробивались полоски света, чуть освещавшие мостовую, но шторы надежно скрывали людей, находившихся в комнате. Уже часа полтора Винсент провел у дома «мистера и миссис Блейк», но больше ничего не выяснил.

Впрочем, граф и так знал вполне достаточно, так как днем наконец-то увидел Хейдона, выходившего из парадной двери. Он сразу же его узнал. Хейдон часто бывал в его доме, пока Винсенту не сообщили, что этот вечно пьяный болван пользуется не только прекрасными винами, щедро предлагаемыми хозяином. Тогда Хейдон, младший брат маркиза Редмонда, еще не унаследовал титул. Обаятельный и легкомысленный, он не желал заниматься серьезным делом и все свое время посвящал увеселениям и развлечениям. Полное отсутствие умеренности вкупе с красотой и наследством делали его неотразимым для женщин, слетавшихся на него, как осы на варенье.

Винсент усмехался, глядя, как представительницы слабого пола стремятся оказаться на пути у Хейдона, как добиваются тайных свиданий на террасе, в розарии или в любом темном уголке. А для Хейдона эти победы были таким же развлечением, как пьянство и карты. Забавляясь, Винсент заключал пари с другими гостями, из чьей постели вылезет наутро их пьяный приятель.

Но Винсенту стало не до смеха после того, как как-то ночью, во время ссоры, Кассандра заявила, что их пятилетняя дочь от Хейдона.

Винсент всегда был человеком довольно сдержанным, он умел владеть собой и не считал нужным проявлять свои чувства и эмоции. Да, он всегда держался с достоинством и самообладанием, хотя Кассандра называла его «замороженным». Но она ошибалась. К ней он был холоден лишь потому, что она не вызывала в нем ничего, кроме кратковременного возбуждения и последующего отвращения. А вот Эммалину он действительно любил, любил по-настоящему.

И вот граф вдруг узнал, что его драгоценная дочурка на самом деле не его дочь, а результат соития его жены с мужчиной, которого он презирал. Когда Винсент услышал это ужасное признание Кассандры, ему на мгновение почудилось, что его сердце вырвали из груди и растоптали…

Наконец золотистые щелочки в зашторенных окнах стали гаснуть одна за другой, и вскоре весь дом погрузился в темноту. Наверное, маркиз лежал сейчас в теплой постели и прижимался к милосердной мисс Макфейл, столь самоотверженно спасавшей его и оберегавшей. Этот негодяй живой и теплый, а Эммалина – холодная, в сырой земле! Нестерпимая несправедливость. Винсенту хотелось ворваться в дом и вонзить нож в грудь Хейдона, хотелось увидеть, как глаза его в ужасе расширятся и как кровь его потечет на простыни и на пол.

«Терпение, – сказал себе граф. – Ты должен набраться терпения».

Теперь, когда он знал, что Хейдон скрывается под именем Максвелла Блейка, мужа и отца семейства, следовало тщательнейшим образом все обдумать. В первой половине дня Винсент не на шутку встревожился, увидев, что мерзавец залезает в карету; граф подумал, что Хейдон прекращает свой маскарад и уезжает из Инверари, чтобы скрываться как-то иначе. Винсент последовал за ним, но Хейдон приехал в галерею, провел там больше часа и отправился обратно домой. Открыл ему какой-то старик, похлопавший его по плечу; и тотчас же маркиза окружили дети – они схватили его за руки и потащили в дом.

Винсенту вспомнилось, как малышка Эммалина цеплялась за его руку своими крохотными пальчиками – ей тогда было три года. Она перехватила его в коридоре и потащила за собой в комнату, где спрятала тряпичную игрушку. «Папа, найди, где собачка!» – пищала девочка. Это была их любимая игра, и Винсент всегда делал вид, что ищет собачку, но никак не может найти – заглядывая под кресла и диван, он хмурился и чесал в затылке к восторгу Эммалины.

Винсент не помнил, когда в первый раз выдернул свою руку и отвернулся от малышки. Девочка продолжала тянуться к нему день за днем, неделя за неделей, до того ужасного момента, когда наконец поняла, что папочка больше не хочет держать ее за руку, не хочет обнимать, целовать, играть с ней и называть «маленькой принцессой».

После этого она уже не тянулась к его руке.

Винсент зажмурился и тихо застонал.

– Смерть – это слишком легко для тебя, мерзавец, – процедил он сквозь зубы.

Шумный многолюдный Глазго был городом необычайной красоты и крайней бедности. Холодные воды реки Клайд, протекавшие по его центру, связывали реку с Атлантическим океаном, что наилучшим образом соответствовало нуждам растущей промышленности. Городской пейзаж состоял в основном из фабричных и заводских строений; кроме того, здесь было множество котельных и складов корабельных принадлежностей, протянувшихся по берегам реки Клайд. Заводам, фабрикам и шахтам постоянно требовалась дешевая рабочая сила, и улицы Глазго заполняли толпы тех, кто прибывал из горной Шотландии в надежде найти работу; увы, они находили здесь конкурентов – столь же отчаявшихся ирландцев и итальянцев. Богатством же обладали немногие избранные, те, кто строил себе роскошные особняки, заполняя их дорогой мебелью и редкими произведениями искусства. Что касается мужчин, женщин и детей, работавших на фабриках, то они, смертельно уставшие и изможденные, возвращались вечером в свои грязные, зловонные трущобы, где продолжали нескончаемую войну с голодом и болезнями. Но и с такими ужасными кварталами Глазго являлся одним из самых блистательных городов Европы, то есть это было очень подходящее место для того, чтобы представить Шотландии знаменитого французского художника Георга Булонэ.