Любовник тетушки Маргарет - Мейвис Чик Страница 48

— Значит, теперь можно считать, что мы готовы? — попыталась уточнить я.

И в его, и в моих глазах таилась неуверенность. После секундного размышления он ответил:

— Не знаю. А вы? — На что я задала ему тот же вопрос.

Мы двинулись было снова навстречу друг другу, но внезапно он остановился, сделал шаг назад, окинул меня взглядом с ног до головы, от шелестящего подола юбки до глубокого декольте и далее — до оранжевых волос, и заключил:

— Вы выглядите… — Он коснулся моей шеи, отчего я затрепетала. — Ваш вид очень располагает к совокуплению.

— Да, — мгновенно согласилась я и, только тут сообразив, что мы находимся на автомобильной стоянке, поспешно добавила: — Только не здесь.

О предстоящем пожаре чувств мы почти не говорили. Вообще молчали едва ли не всю обратную дорогу. Это не была леденящая тишина, просто каждый предавался размышлениям. Один раз он спросил меня, как я себя чувствую, я сказала правду — нервничаю.

— Я тоже, — признался Саймон.

Чтобы окончательно поставить все точки над i, я поведала ему о своих подозрениях насчет любопытства Верити. Прозвучало это, с моей точки зрения, нелепо, но он, судя по всему, понял меня, потому что сказал:

— Мы ведь никуда не торопимся.

— Да, — согласилась я, но сидела при этом чересчур прямо и напряженно, как кошка, почуявшая опасность.

Когда мы остановились у моего дома, он повернулся ко мне и с прежней непринужденностью сказал:

— Может, следует постучать к вашей подруге, чтобы она убедилась, что вы целы и невредимы?

Эта перспектива показалась мне куда более забавной и приятной, чем сразу же завалиться в дом, а там — на мое чистенькое, застеленное тончайшими простынями ложе. Однако нецелесообразной. Итак, мы вошли в дом, и я сразу поняла, что в нем-то все и дело, хотя в чем именно, не могла бы сказать. Вероятно, ему просто недоставало романтичности. Ну, можно ли было придумать что-нибудь глупее?

— У меня здесь все очень прозаично, — пробормотала я, включая свет на кухне и отмечая про себя, что кухня Верити как раз имела свою особую ауру. Моя же выглядела безнадежно уныло. — Знаете, — сообщила я, оборачиваясь к Саймону, — кажется, я только сейчас поняла: я — романтик.

Он рассмеялся, уселся за стол, обхватил рукой подбородок и, исподлобья взглянув на меня, заметил:

— Значит, вы меня обманули. — Учитывая мое сегодняшнее поведение, ответ не показался удивительным.

— Тем не менее, — повторила я, усаживаясь напротив и в точности повторяя его позу, — тем не менее так оно и есть.

Мы выпили еще кофе, немного поговорили, поцеловались, пообнимались, не обращая внимания на призывы Верити, доносившиеся из автоответчика, — ни минуты не сомневалась, что она будет трезвонить, — после чего он сказал, что, раз нам вскоре предстоит поездка к Джилл, мы можем по дороге остановиться в каком-нибудь симпатичном отеле. По его выбору. Подтекст был мне понятен: поскольку я решила, что мы туда поедем, не спросив, хочет ли он этого (а он хотел), то за ним по крайней мере оставалось право выбора места, где должен всерьез начаться наш роман.

Всерьез, повторяла я своим целомудренным подушкам, откидывая пуховое одеяло. Глупая корова, заклеймила я свое отражение в зеркале, когда раздевалась. Но несмотря ни на что, была довольна. Так все это еще больше будет походить на приключение. Если мне хоть что-то было известно об отелях, так это то, что они — очень эротичные места: там можно быть абсолютно безответственным, анонимным, и там есть кому мыть стаканы и перестилать постель. Отходя ко сну на своем одиноком ложе, я поймала себя на том, что улыбаюсь. Если Саймон не получил эротического подарка на день рождения, то я должна постараться устроить ему праздник эротики в другое время, причем скоро…

Как приятно было наконец поговорить с тобой по телефону. Наверное, ты права, проявляя весьма сдержанный оптимизм по поводу устройства выставки в будущем году, но я все-таки постараюсь.

Желаю хорошо провести время у Джилл. Я вдруг немного затосковала по дому при воспоминании о лондонской весне. Не сомневаюсь, что без меня ты чувствуешь себя одинокой. Почему бы тебе не приехать сюда? Ты бы сама смогла убедиться в том, какой он хороший.

* * *

* * *

Верити прочла мне длинную лекцию о том, насколько надо быть осторожной — вплоть до того, чтобы вообще прекратить встречи с Оксфордом. У меня возникло чувство, что она предпочитала бы видеть меня эдакой женщиной-гуру, одинокой и влюбленной в свое одиночество. Я же решила продемонстрировать, что все еще может сложиться у меня отлично, и тем самым вдохновить ее расправить крылья и дерзнуть еще раз. В конце концов, если любовь и не вечна, то на определенном ограниченном отрезке времени она способна доставить удовольствие. Я заверила Верити, что не питаю никаких ожиданий — ни малейших.

— Гм-м… надеюсь, — пробормотала она так язвительно, что я чуть не выложила, почему именно не строю планов. Мы достигли соглашения, или компромисса, если хотите, — в зависимости от того, насколько вы разделяете принципы позитивизма, — после чего дни потекли приятно и безоблачно. Я вдруг начала ощущать полноту жизни.

К великому своему удивлению, я поняла, что своеобразной женской реакцией на романтический подъем может стать пароксизм хозяйственной лихорадки. Я принялась приводить дом в порядок. Поначалу боялась, что это проявление инстинкта, заставляющего птицу вить гнездо, но потом решила, что, скорее, хозяйственный энтузиазм имеет отношение к желанию разобрать завалы прошлого. Словно я проспала много лет кряду, и теперь предстояло начать все сначала. Сама атмосфера дома была беременна ожиданием. Он напоминал достопочтенную матрону, которая сидела на своей пышной попе и со страхом ждала, что я вот-вот поражу ее в самое сердце какой-нибудь непристойной выходкой. Мне было чрезвычайно приятно доложить ей, что по крайней мере первая ночь шумных ристалищ в духе моего Пикассо произойдет не под ее укоризненным присмотром.

Свою комнату Саския оставила в идеальном порядке, весьма для нее несвойственном, так что мне оставалось лишь поливать цветы да время от времени открывать окно, чтобы впускать свежий весенний воздух. Фотографии, которые она у меня выцыганила, были по-домашнему уютно расставлены на полках. На две-три из них мне было тяжело смотреть. С некоторых пор моя душа ощущала порой какое-то дуновение — будто большая и тяжелая птица медленно взмахивала крыльями, собираясь взлететь и напасть на меня. Первый раз я уловила слабое движение воздуха, когда Саския решила познакомиться с отцом. Когда ее письма к нему и телефонные звонки участились, я не только почувствовала — почти услышала биение крыльев. И я знала, что по ее возвращении поднимутся смерчи, которые перевернут все вокруг вверх дном и снова опустят на землю уже совсем в другом, опасном порядке. Опасном? Почему этот новый порядок казался мне опасным? Чему грозила опасность? Через какое-то время взбаламученный воздух успокаивался, не оставляя никаких следов бури.