Наложница визиря - Джон Спиид Страница 48

Люсинда не могла не повернуться к нему. Казалось, что тишина, Воцарившаяся в комнате, звенит у нее в ушах.

— Насколько я был слеп, госпожа. Я так часто смотрел на тебя, но видел только одежду фарангов и никогда не видел женщину. Прости меня, прошу тебя.

Ей было трудно говорить.

— Ты спас мне жизнь и чуть не лишился своей. Мне не за что тебя прощать.

Он смотрел большими темными глазами. И она знала, что ее глаза разговаривают с ним, передают слова, которые она не смела произнести вслух. Она вынула руку из его ладони, зная, что должна уйти.

— Я скоро вернусь, капитан.

— Возвращайся быстрее, — ответил он, не отпуская ее взгляд.

Снаружи Люсинда прислонилась к стене и прижала холодный кувшин к груди. Ей потребовалось много времени, чтобы привести дыхание в норму.

* * *

Она подняла голову и увидела, что Майя и врач смотрят на нее.

— Он проснулся, — сказала Люсинда. Она была уверена, что они видят, как она дрожит. — Я несу ему попить, — добавила она, показывая кувшин, словно надеясь, что он их отвлечет.

— Я сам, — заявил врач.

Возможно, Майя ему что-то сказала, потому что он больше не казался таким недружелюбным. Он даже прищурился, глядя на Люсинду, и в уголках глаз стало еще больше морщин. Она поняла, что он так улыбается.

Майя понимающе посмотрела на нее. И снова Люсинда почувствовала, как краснеет. Майя усмехнулась:

— Слиппера больше нет.

— Он мертв?

Майя рассмеялась:

— Нет, не мертв. Исчез. Он пытался избить меня сегодня утром, но твой кузен Джеральдо вышвырнул его за ворота дворца. Врач сказал мне, что кто-то согласился подвезти его до Биджапура. Он уехал, сестра.

— Больше не будет Слиппера? И что мы будем делать? — Люсинда рассмеялась вместе с Майей.

Врач услышал разговор о евнухе и нахмурился.

— Вы над ним смеетесь, но, мне кажется, зря, — заметил старик. — Если он тот, о ком я думаю, то он опасен. Очень неприятный тип.

— Мы знаем, что он очень неприятный, — ответила Майя. — Но почему опасен?

— Я слышал рассказы. Я больше ничего не скажу, — он бросил взгляд на окна, словно опасался найти там маячивших шпионов. — Но если он отправился в Биджапур, предупреждаю вас: будьте осторожны.

С этими словами он понес кувшин в комнату Патана.

— Чего мы должны опасаться? — спросила Люсинда.

Но, прежде чем кто-то успел ответить, врач закричал:

— Что вы сделали с моим пациентом?!

Патан был весь мокрый от пота. Врач стал считать его пульс, вначале на шее, потом на запястьях.

— Пульс вам все скажет. Он сильный и становится все сильнее, — заговорила Майя. — Но он будет спать много дней.

— Откуда ты это знаешь? — скептически спросил врач.

— Но он разговаривал со мной. Держал меня за… — Люсинда резко замолчала.

— Он проснулся, потому что ощутил твое присутствие, — пояснила Майя. — А теперь он будет спать.

— Он поправится, сестра? Ты его вылечила?

— Я просто забрала его боль. Это поможет ему выздороветь.

— Но что с ней случилось? Куда ушла боль? — Люсинда с беспокойством посмотрела на Майю. — Ты забрала ее себе?

Майя не ответила.

— Но ему станет лучше? — спросила Люсинда с внезапным беспокойством. — Он совсем поправится?

Майя кивнула:

— Да, он полностью поправится, но не будет ничего помнить.

— Может, и нет, — вздохнула Люсинда. — Но я буду помнить. Все.

* * *

Возвращаясь во дворец и держа руку Люсинды, Майя обдумывала мысль, которая у нее появилась, когда она сидела на крыше с Лакшми. Она поняла, что если это получится, то решит все ее проблемы. А увидев решение проблемы, Майя приняла его. Оно не было таким экстремальным, как убийство или самоубийство, и не было таким ненадежным, как побег. Она решила, что это не так уж ужасно, зато одним ударом будет уничтожена ее ценность.

Она едва ли представляла последствия своего решения или то, сколько боли она принесет сама себе.

При входе на широкую общую веранду гостевых покоев Майя увидела Джеральдо. Молодой фаранг ходил по балкону, который выходил на долину. Он сердито посмотрел на нее, затем отвернулся. Похоже, он даже не заметил Люсинду.

«Он все еще дуется», — подумала Майя.

Но даже и так он выглядел великолепно в позаимствованной джаме.

«Что он сделает, когда узнает про мой план?»

Когда женщины подошли к Джеральдо, Майя одарила его ослепительной улыбкой и взглядом, который многое обещал.

* * *

Обмыв грудь розовой водой и расчесав волосы, Майя втерла сандаловую пасту в запястья и лодыжки и оделась в чистое сари ярко-зеленого цвета, украшенное по краям золотом. Потом она нанесла одно ярко-красное пятнышко между бровей и капнула по капельке сурьмы в уголок каждого глаза.

Собираясь уйти, она на мгновение остановилась перед маленькой бронзовой статуей Дурги на тигре [35]. «О Богиня, что ты думаешь о моем плане? — мысленно спросила Майя. — Если ты этого не хочешь, пусть он провалится. Если этого не хочет моя гуру, то пусть все провалится».

* * *

В спальне Майи были высокие, узкие двойные двери из темного дерева. Она чуть-чуть приоткрыла одну и выглянула в щелочку. Как она ожидала — и надеялась — Джеральдо оставался на веранде и прислонился к колонне рядом с входом в женскую часть. Улыбка Майн напоминала цветок лотоса, а Джеральдо — еще одну пчелу, сошедшую с ума от его аромата.

Майя решила, что вполне может выйти на веранду и заговорить с ним. До того как она успела передумать, она уже стояла рядом с ним.

Конечно, он продолжал дуться, и Майя с трудом сдержала смех. Но это не отвлекло ее от цели.

— О господин, — произнесла она. Сочный запах сандалового дерева плыл в воздухе при каждом ее движении.

Конечно, Джеральдо не стал отвечать ей сразу же. Ожидая, она посмотрела на озеро, окрашенное пурпурными отсветами садящегося солнца. В других местах поверхность была темно-зеленой, почти черной. Туда уже падала тень. Наконец Майя услышала, как Джеральдо вздохнул, и повернулась к нему с робостью и смущением, которые умела изображать.

— Ты до сих пор сердишься на меня?

Она была поражена тем, что его лицо практически ничего не скрывало, в отличие от лиц индусов. Он был для нее словно голым. Его чувства проявлялись на лице, словно краска. Она увидела не только его гнев, но и желание. Горящие глаза казались глубже и темнее, чем у большинства мужчин, и контрастировали с бледной кожей, которая светилась в лучах заходящего солнца. Он глубоко дышал сквозь стиснутые зубы, словно каждый вдох давался ему с усилием.