Сладкий папочка - Лиза Клейпас Страница 48

– Не болтай много. Наоборот, старайся говорить как можно меньше. Улыбайся, но не во весь рот, как обычно. Дай ему поговорить о себе. Мужчины это любят. Попытайся получить от него визитку. И что бы ни случилось, не упоминай о младшей сестре. Женщины, обремененные ответственностью, отвращают от себя мужчин.

– Энджи, – тихо ответила я, – я не ищу папика. А если б даже искала, он все равно слишком старый для меня.

Энджи покачала головой:

– Дорогая моя, такого понятия, как «слишком старый», не существует. Мне одного взгляда достаточно, чтобы определить: мужчина еще в соку.

– Это меня не интересует, – сказала я. – И его деньги тоже.

Когда волосы Черчилля Тревиса были подстрижены и уложены, я встретилась с ним в другом отдельном кабинете. Мы сидели друг против друга за маникюрным столом под большой лампой дневного света на кронштейне.

– Хорошо вас подстригли, – заметила я, беря его руку и осторожно опуская ее в миску с размягчающим раствором.

– Еще бы! За такие-то деньги, которые берет Зенко. – Тревис растерянно уставился на ряд приборов и цветных пузырьков на маникюрном столе. – Вам нравится у него работать?

– Да, сэр, нравится. Я многому учусь у Зенко. Для меня необыкновенная удача получить такую работу.

Мы разговаривали, а я тем временем обрабатывала его руки, очищая от мертвой кожи, подравнивая и отодвигая кутикулы, подпиливая и полируя его ногти до блеска. Тревис, никогда раньше не подвергавшийся подобной процедуре, следил за процессом с большим интересом.

– Что заставило вас выбрать работу в салоне красоты? – поинтересовался он.

– Когда я была младше, я часто делала подругам прически и макияж. Мне всегда хотелось делать людей красивыми. И нравится, что они после этого начинают лучше себя чувствовать. – Я открыла маленький пузырек, и Тревис взглянул на него с выражением, похожим на страх.

– Вот этого не надо, – твердо сказал он. – Что-то другое делайте, но красить лаком я запрещаю.

– Это не лак, это масло для кутикул. И вам его потребуется много. – Не обращая внимания на опасения, я крошечной кисточкой нанесла масло на его кутикулы. – Забавно, – проговорила я, – у вас руки не бизнесмена. Должно быть, вы что-то еще делаете, не только бумаги по столу передвигаете.

Он пожал плечами:

– Появляется иногда кое-какая работа на ранчо. Много езжу верхом. И время от времени копаюсь в саду, хотя и не так много, как прежде, когда жена была жива. Эта женщина питала страсть к садоводству.

Я растерла крем между ладонями и начала массировать его руку и запястье. Заставить его расслабиться было нелегко, пальцы оставались напряженными.

– Я слышала, она недавно скончалась, – сказала я, взглянув в его грубой лепки лицо, на котором горе оставило свой явственный отпечаток. – Мне жаль.

Тревис слегка кивнул.

– Ава была славной женщиной, – глухо проговорил он. – Лучшей из тех, кого я знал. У нее был рак груди... мы слишком поздно спохватились.

Вопреки строгому запрету Зенко сотрудникам салона обсуждать свою личную жизнь с клиентами я чуть не призналась Черчиллю, что тоже потеряла близкого человека. Но промолчала и заметила лишь:

– Говорят, бывает легче, когда есть время подготовить себя к смерти близкого человека. Но я в это не верю.

– Я тоже. – Рука Черчилля коротко пожала мою. Это произошло так быстро, что я не успела отметить это рукопожатие. Потрясенная, я подняла глаза и встретила безмолвную печаль, отразившуюся на его добром лице. Я почему-то поняла: не важно, что я ему расскажу, а что оставлю при себе, он меня все равно поймет.

Так вышло, что мои отношения с Черчиллем переросли в нечто гораздо более сложное, чем романтическая связь. Если бы в них присутствовала романтика или секс, все было бы гораздо проще и понятнее объяснить, но я Черчилля в этом смысле никогда не интересовала. Будучи привлекательным и безумно богатым вдовцом шестидесяти с небольшим, Черчилль мог выбрать себе любую женщину. Я взяла за обыкновение просматривать упоминания о нем в газетах и журналах. Меня чрезвычайно занимали его фотографии с гламурными светскими женщинами, актрисами, снимающимися в фильмах категории «Б», а иногда даже с иностранными королевскими особами. Черчилль поспевал везде.

Когда он бывал слишком занят и не мог прийти постричься в салон «Уан», он вызывал Зенко к себе на дом. Иногда он заглядывал ко мне подбрить шею, подправить брови или сделать маникюр. Черчилль всегда немного стеснялся делать маникюр. Но после того как я в первый раз подпилила, подрезала, отскребла и увлажнила его руки, да еще до блеска отполировала ему ногти, он остался так доволен их видом и своим самоощущением, что в его расписании, заявил он, кажется, появился еще один пункт, отнимающий время. После некоторых подначек с моей стороны Черчилль признался, что его подругам его маникюр тоже нравится.

Дружеское отношение ко мне Черчилля, наша болтовня за маникюрным столом сделали меня в салоне объектом зависти и восхищения. Я понимала, что говорили о нашей дружбе. Согласно общему представлению, моего общества он искал, разумеется, не для того, чтобы узнать мое мнение о торгах на фондовой бирже. Все, как видно, заключили, что между нами что-то произошло или происходило время от времени, а может, вот-вот должно было произойти. Зенко, без сомнения, думал именно так и обходился со мной с такой любезностью, которой не проявлял ни к кому из своих служащих моего уровня. Он, наверное, решил, что если я и не единственный повод Черчилля посещать салон «Уан», то мое присутствие ему уж точно не во вред.

В конце концов я однажды спросила:

– У вас насчет меня есть планы, Черчилль?

Он поразился.

– Да нет же, черт побери. Вы слишком молоды для меня. Я предпочитаю зрелых женщин. – Пауза. Затем на его лице появилось почти комичное выражение испуга. – Но вы ведь не хотите, правда?

– Нет, не хочу.

Если бы он когда-нибудь предпринял попытку к этому, я точно не знаю, как поступила бы. Я не могла определиться со своим отношением к Черчиллю: мне не хватало опыта общения с мужчинами, чтобы разобраться, что к чему.

– Но тогда я не понимаю, почему вы уделяете мне внимание, – продолжала я, – раз не собираетесь... ну это, сами знаете, о чем я.

– Когда-нибудь я вам скажу почему, – ответил он. – Но не сейчас.

Я восхищалась Черчиллем больше, чем кем-либо из тех людей, которых когда-либо знала. С ним, правда, не всегда было просто. Его настроение могло испортиться за какую-то долю секунды. Спокойным человеком он уж точно не был. Вряд ли в жизни Черчилля наберется много таких минут, когда он чувствовал себя совершенно счастливым. Это во многом из-за того, что ему пришлось потерять двух жен: первую, Джоанну, сразу после рождения их сына... и Аву, с которой они прожили вместе двадцать восемь лет. Черчилль не относился к тем, кто безучастно принимает удары судьбы, и потери любимых людей его больно ранили. Тут я его понимала.