Золотая гондола - Барбара Картленд Страница 48

– Н... нет! Вы не должны... так думать обо мне. Он... нравился мне, только и всего. Он казался мне... добрым и чутким.

– Вряд ли можно считать проявлением чуткости то, как он поступил сейчас с вами, – ответил сэр Харвей.

– Со мной? – удивилась Паолина.

– Да, с вами, – последовал неумолимый ответ. – Вы хотя бы можете себе представить, какие толки эта внезапная смерть вызовет по всей Венеции? Ни один человек здесь не поверит, что безобидная дружба могла привести к такой ужасной трагедии. Все будут считать, что тут кроются куда более серьезные причины.

– Но это же неправда! – закричала Паолина. – Вы сами знаете, как мало я была знакома с маркизом. Мы с ним ни разу не оставались наедине, если не считать того вечера, когда мы вместе вышли на балкон.

– Черт бы побрал этих буйных латинян! – воскликнул сэр Харвей. – К вечеру весь город придет в волнение. Полагаю, мне сейчас лучше пойти к графине и попытаться что-нибудь предпринять.

– Почему она послала за вами? – спросила Паолина, охваченная внезапным подозрением. – У них наверняка есть родные, друзья – словом, все те люди, которых они знали всю жизнь. Вряд ли графиня сейчас нуждается в утешении постороннего или в его присутствии.

– У графини свое мнение о том, какую роль я должен играть в ее жизни, – произнес сэр Харвей, и губы его насмешливо изогнулись.

Паолина некоторое время молчала и затем, когда он направился к двери, спросила:

– И вы согласны играть ту роль, которую она потребует от вас?

Ей не удалось сдержать себя. Вопрос сорвался с ее губ почти непроизвольно.

– Я пока не знаю, – ответил сэр Харвей. – Сейчас меня больше всего заботит то, как избавить вас от неприятностей, так как, уверяю вас, если светское общество Венеции отвернется от вас, мы пропали.

– Но я же ни в чем не виновата, – возразила Паолина. – Откуда я могла знать, что он решится на подобный поступок? Не говоря уже о том, что я почти не была с ним знакома.

– Однако он покончил с собой из-за вас.

– Откуда им это может быть известно?

– Он, должно быть, оставил записку или что-нибудь в этом роде, – ответил сэр Харвей. – И даже если нет, вся Венеция к полудню наверняка будет знать правду. Возможно, об этом уже сейчас сплетничают во всех городских кофейнях. Старые жуиры из казино не упустят случая присочинить что-нибудь от себя. О происшедшем уведомят дожа и Сенат. Меня сейчас волнует только одно: удастся ли мне убедить семью маркиза замять это дело – по крайней мере, не допустить широкой огласки.

– Вас волнует лишь то, что будут говорить, – заметила Паолина укоризненно. – Я же думаю сейчас о маркизе. Он был молод и красив. Почему он решился на такой шаг? Почему? Почему?

– У любви есть свои странности, – отозвался сэр Харвей. – Иногда она может свести с ума даже самого разумного человека.

– Тогда сама эта смерть была безумием, – прошептала Паолина.

Она вытерла глаза носовым платком. Сэр Харвей все еще стоял у двери, глядя на нее, и девушка спросила:

– Вы не сердитесь на меня?

Ее голос был тонким и жалобным, как у ребенка, который уже был наказан, но все еще боялся большего.

– Да, я сержусь, – отозвался сэр Харвей. – Я раздражен потому, что все шло так хорошо, а теперь вдруг стряслась эта беда. Еще вчера вся Венеция была у ваших ног, вы были единодушно признаны самой прекрасной женщиной в городе. Даже дамы в разговорах между собою хвалили вас, а граф был совершенно вами покорен.

– Граф! Я совсем забыла о нем. Что он скажет, когда обо всем узнает?

– Там видно будет, – ответил сэр Харвей. – Если он сегодня не придет навестить нас и от него не будет никаких вестей, тогда нам станет ясно, что он пошел на попятную – ситуация не особенно приятная, тем более теперь, когда я уже решил, что мы близки к цели.

– Мне... очень жаль, – пробормотала Паолина.

Сэр Харвей взглянул на нее, но выражение его лица не смягчилось. Глаза его оставались холодными как лед.

– По-видимому, вы слишком красивы, – резко произнес он. – Возможно, в этом и заключается источник всех бед.

Он развернулся и вышел из комнаты, а Паолина в слезах рухнула на диван. Она долго плакала, вспоминая маркиза и суровое выражение лица сэра Харвея, когда он покинул ее, чтобы проведать графиню.

В мыслях Паолины возник образ веселой вдовушки с ее румяным, сияющим лицом, черными, полными страсти глазами и алыми губками, кокетливо изогнутыми в улыбке. Она вспомнила грациозные, чувственные движения ее тела, которое как будто ни на миг не могло оставаться в покое. Вероятно, это был как раз тот род красоты, которым восхищался сэр Харвей, подумала Паолина с горечью, и если граф оставит свои ухаживания за ней, с какой стати сэру Харвею беспокоиться из-за этого? Он вполне мог жениться на графине и жить в полном счастье до конца своих дней. Ей придется тогда оставить их и уехать отсюда прочь. Отправиться куда угодно, в Рим, Неаполь, во Францию или даже в Англию – какое это будет иметь значение, если она все равно останется одна, никому не нужная, и рядом не будет никого, кто мог бы о ней позаботиться.

При этой мысли она снова зарыдала и затем, сделав над собою усилие, встала со своего стула и направилась в спальню, чтобы промыть водой заплаканные глаза. Она не осмеливалась выйти наружу. Она не решалась даже выглянуть в окно из страха, что кто-нибудь может заметить ее. Она могла лишь расхаживать без отдыха из стороны в сторону по обставленной роскошной мебелью галерее парадной анфилады или малой библиотеке, даже там не находя себе места.

Она не принадлежала к этому миру. Она была всего лишь наемной актрисой, вынужденной притворяться и обманывать, скрывавшей за блестящей внешностью душевную пустоту и одиночество, которые постоянно давали о себе знать.

Девушка вдруг почувствовала острую тоску по дому, неважно где, лишь бы она могла назвать его своим. Ей было все равно, каким бы бедным и убогим он не оказался, если только она сможет чувствовать себя там уверенно, обрести покой и безопасность.

Ей вспомнилась длинная череда убогих комнат в отелях и меблированных квартир в домах сомнительной репутации, через которые ей пришлось пройти. Тогда их обстановка почему-то не имела для нее значения, так как все они казались ей до крайности безликими – несколько месяцев в каком-нибудь глухом закоулке, неделя в особняке на берегу моря, затем поспешное бегство в первую попавшуюся комнату на верхнем этаже, маленькую и грязную, куда вела обветшавшая от времени лестница, крохотный домик, снятый ими где-нибудь у озера, и затем снова бесконечные скитания из города в город...

О, эти города! Все они были похожи друг на друга, а ее отца интересовали лишь казино, покрытые зеленым сукном столы, звон монет и шелест карт.

Теперь Паолине казалось удивительным, как она могла так долго выносить подобную жизнь. Сначала все обстояло по-другому, так как в то время они периодически получали денежные переводы из Англии. Девушка не знала, были ли они пенсией, как она сама предполагала, или просто подачкой со стороны родственников отца. Ей было известно лишь то, что деньги высылались точно в определенный срок, и они с нетерпением ждали их, рассчитывали на них, связывали с ними свои надежды. Они были единственной поддержкой, спасавшей их от еще больших затруднений и самой отчаянной нужды.