Утренняя песня - Кимберли Кейтс Страница 49

– Знаешь, Ханна, я всегда ненавидел такие праздники. Чувствовал себя каким-то отрешенным, посторонним наблюдателем, у меня было ощущение, что никто даже не заметит, если я исчезну. Я с завистью смотрел на влюбленные пары. Так было до сегодняшнего вечера.

На его губах появилась улыбка, от которой захватывало дух.

– Но сегодня у меня были ты и Пип.

Он приподнял ее лицо и так нежно поцеловал в губы, что у Ханны слезы навернулись на глаза. Ей хотелось раствориться в его объятиях, хотелось чего-то большего, неизведанного.

Она застонала, но Остен отстранился, раскрасневшийся и задыхающийся. Она видела, чего стоило ему это благородное самопожертвование.

– Поспи завтра подольше. Не надо приходить в музыкальную комнату. Я обещал помочь Томасу Дигвиду сделать чертежи нового дома. Кажется, он на празднике обзавелся невестой.

Ханна подумала, что успеет уйти достаточно далеко, пока он ее хватится.

Ханна позавидовала юному Тому и его возлюбленной. Впереди у них много-много счастливых дней.

– До завтра, – выдохнул он, проведя большим пальцем по влажному изгибу ее нижней губы.

Ханна подумала, что завтра ее здесь уже не будет. Она чувствовала на себе его пристальный взгляд, слезы душили ее.

– До свидания, Остен, – произнесла она, повернулась и быстро ушла.

Ханна стояла у открытого окна в одной ночной рубашке. Из сада доносился сладкий аромат роз.

Она трижды открывала дверь и прислушивалась к тихому шороху шагов, доносившихся из комнаты Остена.

Стоит ей войти, и она снова ощутит на себе его пристальный взгляд, а может быть, и нежное прикосновение.

Господи, неужели она сошла с ума? Страсть затуманила ей рассудок. Воображение рисовало картины одну соблазнительнее другой. Прикосновения мужчины. Ночь в его постели. Разве она не отказалась от всякой надежды на это в тот день, когда исполнила просьбу Элизабет, взяла Пипа и сбежала?

Мейсон Буд разрушил ее жизнь. Ей от многого придется отказаться. Она никогда больше не увидит своих родственников. У нее нет будущего. Ей и в голову не могло прийти, что она влюбится. Что потеряет голову, очарованная темноволосым мужчиной.

Остен. Ханна обхватила себя руками. Она должна покинуть его и бежать дальше.

Но не сегодня. Нынешняя ночь принадлежит ей. Ханне так хотелось войти к нему, сказать, что она любит его, что хочет лечь с ним в постель, отдаться ему и стать женщиной.

Но что подумает о ней Остен? Ханна сейчас во многом раскаивалась. В своем отношении к отцу и Элизабет. Чего-то она не сказала. Чего-то не сделала. И все ее проклятая гордость. Побывай она в Буд-Хаусе раньше, чем Мейсон нанес последний удар, Лиззи была бы жива.

Остен никогда не узнает, насколько она была близка к тому, чтобы попросить его заняться с ней любовью.

Но она всегда будет видеть одну тропу, на которую не свернула. Размышлять о том, что было бы, найди она в себе смелость воспользоваться выпавшим ей жребием.

Любит ли он ее? Она видела в его глазах огонь желания, ощущала страсть в каждом прикосновении. Остен не обзавелся любовницей, как другие мужчины. Не задаривал женщин безделушками.

Господи, хватит ли у нее смелости предложить ему не только свое тело, но и частицу своей души?

Ветер подул в окно, будто предостерегая ее. Неумолимо близился рассвет. Остен ускачет работать над чертежами дома для Томаса Дигвида, а они с Пипом растают в болотной мгле.

Если она не решится прямо сейчас, будет поздно.

С сильно бьющимся сердцем Ханна вышла в коридор. Полоска света пробивалась из-под двери комнаты Остена.

Собрав все свое мужество, Ханна пересекла коридор и тихо открыла дверь.

Остен склонился над книгой, которую они с Пипом для него сделали, его пальцы бегали по строчкам, на лице отражались и радость, и боль, когда он рассматривал рисунки Пипа. Щенок с ушами длиннее ног. Пруд с двумя плещущимися в нем фигурами. Фаэтон с лошадью, пухлые облака.

Остен повернулся на звук открываемой двери и удивленно вскинул брови.

– Ханна? – Он с виноватым видом отбросил книгу, спрятав ее под брошенный шейный платок. – Что-нибудь случилось?

– Нет. То есть да. Я...

У нее перехватило дыхание. Расстегнутая рубашка обнажала часть его груди, золотисто-коричневой от загара.

Боже милосердный, как же он прекрасен! Высокий, сильный и невыносимо красивый.

– Пип заболел? – спросил он, направляясь к двери. – Проклятие, я ведь думал, что ему будет тяжело участвовать в беге!

– Нет.

Ханна схватила его за руку дрожащими пальцами.

Остен испытал облегчение.

– Тогда почему...

– Я здесь потому... Я не могла заснуть. Я хотела...

Она запнулась и густо покраснела.

«Я хотела попросить тебя заняться со мной любовью».

Она теребила ленточку на ночной рубашке. О Боже, это оказалось труднее, чем она себе представляла.

Она закусила губу и отвернулась.

– Это глупо. Смешно. Я лучше уйду.

Он встал позади нее, обхватив за плечи. Ее бросило в жар.

– Ханна, ты же знаешь, что мне можно рассказать все, что угодно.

Его теплое дыхание всколыхнуло волоски у нее на затылке, его голос был тихим и хриплым от страсти.

Он повернул ее к себе, ее соски под ночной рубашкой почти что касались его обнаженной груди.

От него пахло древесным дымом от костров и специями от пирогов, в глубокой синеве его глаз можно было утонуть.

Молчание. О Господи, как же терпелив этот мужчина!

– Я... мне нужно тебе кое-что сказать, – произнесла она, испытывая отчаянную потребность нарушить тишину.

– Насчет... насчет платья?

– Ни слова больше. Я... – Она закрыла ему рот ладонью. – Пожалуйста, послушай. Я не просто так разозлилась из-за... из-за кухонных сплетен. Это потому... – она судорожно сглотнула, – ...потому, что я и вправду хотела... Когда ты целовал меня, дотрагивался до меня...

– Ханна! – резко произнес он. – Ты понимаешь, что говоришь?

Она вздернула подбородок и долго смотрела ему в глаза.

– Я снова хочу это испытать, и даже больше.

«Я хочу... этого».

Она потянула ленту на вороте ночной рубашки, пока атласные петли не распустились и тонкий материал не упал, обнажив округлости ее груди. Взгляд Остена скользнул вниз, он задыхался, в его глазах пылала страсть. Ханна задрожала.

– Ханна, мы не можем Я не хочу причинять тебе боль.